уступим своей свободы. Я не уступлю!
Иосиф устало вздохнул, сложив руки на мерцающем каменьями таблионе накидки.
— Я донесу ваши слова наивысочайшему. Но думаю, что он не скоро даст вам позволение отбыть. Если вообще даст, поскольку вы не принимаете его условия. В любом случае пребывание ваше в Константинополе может затянуться до зимних холодов. А так как на исходе третий месяц вашего проживания в нашей столице, то по тому же уговору мы перестанем снабжать вас и ваших людей довольствием, вы будете предоставлены самим себе и законы Византии об охране и защите уже не могут на вас распространяться. И если вы пожелаете обратиться с прошением к августейшему автократору, то должен заметить: Константин Багрянородный примирился с базилиссой Еленой и отныне даже слышать о вас не желает!
Ольга схватилась за висевший на груди крест, стараясь сдержать бурное дыхание. Больше всего ей хотелось сейчас грязно выругаться. Однако в ее руке был крест, распятие, призывающее к смирению, и она заставила себя успокоиться.
— Ладно, мы остаемся, — произнесла она негромко. — Но учтите, если мой сын — а он князь-воин и сын того Игоря, который принудил вас к соглашению, — если Святослав не получит от меня вестей в самое ближайшее время, то он соберет рать и пойдет на вас. Будьте же готовы к великой войне!
Лицо логофета стало холодным.
— Не впервые великой державе отбиваться от нападений.
— Как не впервые и откупаться. И, боюсь, вы потеряете куда больше, чем было условлено по договору. Если же вы будете держать меня тут как заложницу, — Ольга не упустила и этой возможности, — то сейчас, когда все знают, что я крестилась, чтобы нести своим подданным светоч христианства, как сама святая Елена, то выявите себя не добрыми последователями Христа, а грешниками, желающими оставить немало людей во мраке язычества. И все ради своих, — она на миг запнулась, подбирая слово по-ромейски, а потом нашлась, — ради своих интриг!
Нет, все же ей было трудно сдерживать волну поднимающегося гнева, поэтому и добавила сквозь зубы по-русски:
— Да вы просто брешете, как собаки!
Логофет дрома покраснел, догадавшись, что последнее было грубостью или непристойностью в его адрес или его империи. К тому же эта женщина вряд ли бы воспользовалась пустыми угрозами: логофету дрома уже донесли, что ее сын отменный воин и, несмотря на юные годы, собрал в этой варварской Скифии немалое воинство. И кто знает, куда он его направит, если не будет подтвержден мирный договор с Византией?
На другой день, после общения с императором, Иосиф вновь прибыл к княгине и стал уверять, что договор вполне можно будет оставить в силе, но подпишут они его позже… несколько позже.
— Когда? — требовала уточнений Ольга. — Ведь вы знаете, что наш путь домой долгий и опасный. И если мы задержимся, то настанет время штормов…
Она осеклась, со страхом сообразив, что, возможно, обиженный император чего-то подобного и добивается. И была близка к истине. Иосиф Врана помнил, в каком состоянии был наивысочайший, когда давал ему указания: в растерзанной одежде, с мутным от выпитого вина взглядом, богохульствующий при одном упоминании новообращенной Елены. И Иосиф, чтобы надавить на упрямую княгиню, сказал, что базилевс велел своим подданным нигде и никогда не упоминать, что именно он был восприемником русской архонтессы у купели.
Сначала Ольгу это известие испугало. Подумалось: а вдруг Константин опять начнет домогаться ее? Но пока что более походило, что Константин просто обижен, как может быть обижен брошенный возлюбленный. Приворотное зелье все еще действовало на него, а оно никогда не несет добра. Княгиня сообщила об этом Полиевкту при личной встрече.
Патриарх выглядел потерянным.
— Он и мне отказывает во встрече, не дает себя убедить. И хоть он понял, что не может называть вас женой…
— Но и не желает быть добрым союзником Руси!
Полиевкт задумчиво теребил бороду, руки его слегка дрожали.
— Откроюсь вам, дочь моя, что, когда вы пояснили мне насчет наваждения дурманного, я задумал вызвать к базилевсу одного святого старца. Он слывет великим искусником в изгнании беса, он просто творит чудеса. Вот я и понадеялся, что он поможет мне снять порчу с августейшей особы императора. Однако… Сей отшельник Евсевий отбыл куда-то, никто не ведает, где он, но мои люди его ищут…
— Пусть ищут старательнее! — буркнула Ольга. А сама подумала: если, как ей сказывали, истинная вера способна творить чудеса, то почему никто, кроме христианского кудесника, не снимет молитвами морок с императора?
Об этом она говорила и со Свенельдом. Варяг понимал, что русы, как он выразился, влипли. Он не верил, что какой-то пропавший старец вмиг снимет порчу, но осознавал, что и подпорченный базилевс все же базилевс, а значит, сколько бы он ни мудрил, как обиженный детина, но все же должен помнить о державных нуждах. Поэтому надо, чтобы на него повлияли его же советники. И Свенельд начал действовать. Сначала он подловил пришедшего навестить красавицу Милосладу сынка эпарха и добился через него встречи у градоправителя, пояснив, что согласие на брак и богатое приданое за смоленской княжной будет получено только после того, как она побывает на родине. Потом варяг опять встретился с Никифором Фокой, пообещав ему войска и поддержку и поклявшись, что уже на следующее лето под командование Никифора прибудут немалые силы, но для этого русам надо все же побывать на родине. Еще Свенельд вышел на Иоанна Цимисхия, который часто бывал в покоях Феофано, и через него добился встречи с невесткой императора.
По сути, Свенельд опасался этой слишком решительной молодой бабы, но при встрече, одарив ее мехами и янтарным ожерельем, намекнул украдкой: ему-де известно, что наворожила царственной красавице русская ведьма Малфрида, и если Феофано не поможет русскому посольству уехать из Константинополя, то уж влиятельные люди, какие доверяют Свенельду, донесут о том родителям ее супруга. Свенельд видел, как гневно вспыхнули глаза царевны, но не унимался и стал уверять, что якобы и Никифор Фока кое-что знает о предсказаниях, и красавец Иоанн Цимисхий, и эпарх града Феофил, и даже логофет Иосиф… Но они знают лишь часть, а если со Свенельдом что-то случится, если русские корабли не выйдут благополучно из вод залива, то они сообщат отрывки своих сведений Константину Багрянородному.
