внутри и извлекла ключ, к которому был прицеплен помятый ярлычок.
— Хижина, — произнесла она и протянула ключ Эдварду. Тот взял его.
— Что — хижина?
— О ней забочусь я сама. Регулярно проветриваю, очищаю от паутины и пауков, слежу за тем, чтобы там было тепло и сухо. Увы, с тех пор как я заболела, хижина оказалась без присмотра. Не могли бы вы с Джудит, прежде чем вернетесь в Нанчерроу, сходить туда и проверить, все ли в порядке? Я так боюсь, как бы кто из деревенских мальчишек ненароком не забрался ко мне в сад и не натворил чего-нибудь. Не со зла, конечно, просто из озорства. У меня такой груз с души свалится, если вы удостоверитесь, что все хорошо. Мне очень дорого это место, не могу я лежать тут и думать о том, что оно заброшено и никому не нужно.
Эдвард встал, смеясь.
— Тетя Лавиния, ты никогда не перестаешь меня удивлять. О хижине тебе в последнюю очередь надо волноваться.
— И все же я волнуюсь. Для меня это важно.
— Тогда обещаю, что мы с Джудит сходим туда, откроем все двери и окна, а если обнаружим мышь или хоть какую-нибудь букашку, то живо выпроводим их вон.
— Я знала, что уж вы-то меня поймете, — поблагодарила старая леди.
Напоенный ароматами старый сад дремал в теплыне воскресного дня. Эдвард двинулся вперед по дорожке мимо розовых кустов и спустился по каменным ступенькам во фруктовый сад. Трава здесь была скошена и собрана граблями в стожки, на деревьях налились плоды, и под ногами уже лежало немало гниющей падалицы, над которой кружили рои ос. В воздухе стоял слабый запах сидра.
— Кто-нибудь собирает урожай? — спросила Джудит.
— Да. Но проблема в том, что садовнику уже трудновато управляться с работой — стареет он, стареет вместе с тетей Лавинией и Изобель. Ему потребуется помощник, чтобы собрать и сложить урожай в хранилище ка зиму. Я поговорю с папчиком. Может быть, Уолтер Мадж или кто-нибудь из пареньков помоложе смогут прийти с приставной лестницей и поработать денек.
Он шел впереди нее, пригибаясь под гнущимися к земле, тяжелыми от желтовато-коричневых плодов ветвями. Где-то в деревьях пел дрозд. Притаившаяся в своем укромном, заросшем кустарником уголке, хижина грелась на солнышке. Эдвард поднялся по ступенькам, вставил ключ в замок, открыл дверь н зашел внутрь. Джудит последовала за ним.
Они стояли почти плечом к плечу в тесном пространстве между двумя топчанами, стоящими у противоположных стен. В закупоренном долгое время домике все еще не выветрился приятный запах креозота, но было жарко и душно, отдавало затхлостью. Вокруг лампы-«молнии», свисавшей с центральной потолочной балки, жужжала огромная муха, один из углов был заткан громадной паутиной, утыканной мертвой мошкарой.
— Фу-у! — скривился Эдвард и принялся открывать окна. Деревянные рамы слегка повело — здесь требовалась мужская рука. Муха вылетела на волю в распахнутое окошко.
— А с паутиной что будем делать? — спросила Джудит.
— Снимем.
— Чем?
Эдвард пошарил в глубине ящика из-под апельсинов, и в конце концов у него в руках оказались половая щетка и замызганный мусорный совок.
— Время от времени нам с Афиной приходилось подметать тут пол, — сообщил он.
Сморщившись от отвращения, она наблюдала за тем, как он ловко управился с паутиной и ее ужасными жертвами, собрал все в совок, затем вышел за дверь и вытряхнул его содержимое на землю.
— Что еще? — спросил он, вернувшись.
— По-моему, это все. Мышей не видно. Птичьих гнезд тоже. В одеялах дырок нет. Пожалуй, окна не мешало бы помыть…
— Этим ты и займешься в один прекрасный день от нечего делать.
Он сложил совок и щетку обратно в импровизированный «комод» и присел на одну из коек.
— Можешь поиграть в «дочки-матери».
— А ты играл?
Она тоже села — на другом топчане, напротив него, их разделяло совсем узкое пространство. Как будто они сидели в каюте корабля или в купе третьего класса.
— Я имею в виду — здесь…
— Только не в такую ерунду. У нас все было по-серьезному, костры жгли и прочее. Чистили картошку и варили ужасные обеды, которые почему-то всегда казались бесподобными. Колбаски, бараньи отбивные, свежая скумбрия, если мы ловили рыбу. Но мы были бездарными поварами. Никогда у нас не получалось как надо — или сыровато, или сгорело до углей.
— Чем еще вы занимались?
— Да ничем особенно. Так, невинные забавы. Самое лучшее было — спать в темноте с распахнутыми дверями и окнами, слушая ночные звуки. Холод порой бывал просто собачий. Однажды ночью грянула гроза…
Он был так близко, что, протянув руку, она могла дотронуться до его щеки. Его гладкое лицо загорело до медного оттенка, руки покрывал нежный золотистый пушок, глаза были такого же голубого цвета, что и хлопчатобумажная рубашка, на лоб падал белокурый локон. Она сидела, тихо радуясь, ничего не говоря, упиваясь его красотой, слушая его голос.
— …Молния прорезала небо. Той ночью корабль потерпел крушение, около Лендс-Энд, мы видели в небе вспышки и думали, что это кометы.
— Как странно…
Их глаза встретились. Он сказал:
— Милая Джудит, ты стала такой очаровательной. Ты знаешь об этом? Я правда скучал по тебе.
— О, Эдвард…
— Я бы не стал говорить такого, если бы это не было правдой. И, по-моему, самое приятное то, что мы сидим тут вдвоем, и нам никто не мешает.
— Я хочу что-то сказать тебе, — промолвила она. На его лице вдруг появилось тревожное выражение.
— Важное?
— Думаю, что да. Для меня.
— И что же?
— Короче… это о Билли Фосетте.
— А, старый козел. Не говори только, что он опять поднял голову.
— Нет. Он ушел. Исчез навсегда.
— А если подробнее?
— Ты был прав. Ты сказал, что мне нужен толчок, и это произошло. И все переменилось.
— Расскажи мне.
И она рассказала: об Элли и о злосчастном происшествии в кинотеатре; о том, как девушка сквозь слезы призналась во всем Уорренам и ей; о негодовании мистера Уоррена и об их визите в полицейский участок с целью возбудить дело против Билли Фосетта за непристойное поведение и приставание к девушке…
— На все потребовалась уйма времени: бюрократическая машина работает крайне медленно. Но дело сделано.
— Отлично! Давно было пора воздать по заслугам этой дряни. И что теперь?
— Думаю, дело будет рассматриваться на ближайшей сессии суда в Бодмине.
— А пока он мучается ожиданием. Страх не позволит ему теперь лапать девчонок.
— Это дало мне силу, вселило в меня уверенность. Я больше не боюсь.
Он улыбнулся:
— В таком случае…
Он положил руки ей на плечи и, подавшись вперед через разделяющее их небольшое пространство, поцеловал ее в губы. Нежный поцелуй, который тут же сделался страстным, но на этот раз она не пыталась
