видели. Эдвард как-то признался, что не осознавал, насколько отупляющая атмосфера царит в Харроу, пока не отучился и не вырвался на свободу. Думаю, в Кембридже для него открылся новый мир.
— Он… ты виделась с ним недавно?
— Да, он приезжал в Лондон и провел со мной вечер, прежде чем отправиться в Арозу. Мы чудесно провели время, лакомились бифштексами, пили шампанское и рассказывали друг другу свежие новости. Знаешь, чем он вздумал заняться? Ты не поверишь. Вступил в университетский клуб авиаторов, учится летать на самолете. Ведь это так опасно… Он такой смелый, правда? Настоящий герой!
— Да, действительно, — согласилась Джудит. Сама мысль об авиаполетах вселяла в нее ужас.
— Он просто влюбился в это дело. Говорит, это самая удивительная вещь на свете. Чайкой парить в вышине и окидывать взглядом крошечные поля внизу.
— Как ты думаешь, он приедет на Рождество?
— Непременно. Рано или поздно. Что ты наденешь в праздник? Что-нибудь новенькое?
— Вообще-то, да, есть кое-что. Новое — это смотря как посмотреть, но я еще ни разу не надевала.
— Тогда, значит, новое. Расскажи.
— Сшито из сари[42]. Мама прислала мне на день рождения сари, а твоя мама подкинула идею, мы отнесли сари к ее портнихе, и она сделала из него платье.
Приятно было разговаривать с Афиной о нарядах, да еще в таком деловом тоне, по-взрослому. Лавди никогда не обсуждала туалеты: тряпки наводили на нее скуку, и ей было безразлично, как она выглядит. Афина же немедленно заинтересовалась.
— Судя по твоим словам, это что-то необыкновенное. Можно мне посмотреть? Это платье здесь?
— Да, в шкафу.
— Ах, покажи, прошу тебя!
Джудит встала и подошла к гардеробу, открыла его и потянулась к мягким, подбитым плечикам, на которых висело, завернутое в тонкую черную бумагу, драгоценное платье.
— Эта бумага предназначена для того, чтобы золотая нить не потеряла блеск. Хотя я все равно не понимаю, какой от нее прок, — разъясняла она, снимая бумагу. — Ужасно трудно было все это сделать, потому что мы хотели использовать узор каймы, но, кажется, все получилось…
Последний лист бумаги осел на пол, и Джудит подняла платье перед собой, расправляя юбки, чтобы показать всю ширину. Шелк был так тонок, что платье практически ничего не весило. Вдоль шва и манжет коротких рукавов шел золотой узор с каймы сари.
Афина в изумлении открыла рот.
— Дорогая, оно бесподобно! А этот цвет — не бирюзовый, но и не голубой… Выше всяких похвал.
Джудит вспыхнула от удовольствия. Ничто не могло обнадежить сильнее, чем неподдельное восхищение Афины: уж кто-кто, а она знает толк в таких вещах.
— А какие туфли ты к нему наденешь? — сощурилась она. — Золотистые или голубые?
— Золотистые, наподобие босоножек.
— Ну, разумеется. И ты должна надеть золотые украшения. Громадные серьги. У меня как раз есть то, что нужно. Я тебе одолжу. Господи, да ты повергнешь к своим ногам всех наших мужчин! Платье и вправду великолепное, я безумно тебе завидую. А теперь упакуй его опять в обертку, пока оно не потускнело или как там тебе сказали…
Она сидела, наблюдая, как Джудит не без труда завернула платье в бумагу и упрятала обратно в глубь гардероба. Потом широко зевнула и взглянула на свои часики.
— Не может быть, уже без четверти час! Не знаю, как ты, а я просто умираю с голоду. Идем вниз, не будем дожидаться, пока Неттлбед даст звонок на обед. — Она грациозно поднялась с кровати, провела рукой по своим блестящим волосам и застыла в ожидании. — Ты так и не разобрала свои вещи. Тут уж я виновата, помешала тебе. Но это пустяки, потом все распакуешь. Скажи, разве не прекрасно — знать, что начались праздники и у тебя впереди еще много-много дней? Целая пропасть времени.
Джудит разбудил сильный ветер с моря, поднявшийся ночью, он завывал, стучал в стекла и с грохотом сотрясал рамы. Было еще темно. Ложась спать, она прикрыла окно, но оставила крохотную щелочку, и теперь колыхающиеся от сквозняка занавески плясали, как привидения; пришлось, дрожа от холода, вылезти из постели, резким толчком захлопнуть окно и задвинуть шпингалет. Створки продолжали дребезжать, но занавески успокоились. Она включила ночник: семь часов. Еще не рассвело, и она запрыгнула обратно в теплую постель, натянув пуховое одеяло на плечи. Окончательно проснувшись, она лежала, думая о предстоящем дне и вспоминая вчерашний вечер. Нанчерроу понемногу наводнялся народом. Последними прибыли Джейн и Алистер Пирсоны, из-за гололедицы они долго добирались из Лондона. Вся семья спустилась в холл встречать их, целоваться и обниматься под тяжелыми ветвями сияющей, ярко освещенной елки. Новоприбывшая симпатичная пара выглядела моложе своих лет и принесла с собой дух столичного оживления и лоска. На нем было темно-синее пальто с легким фуляровым шарфом, на ней — алое с воротником из песца. Вокруг головы у Джейн был повязан шелковый платок, войдя в тепло, она развязала его и сняла, и темные волосы рассыпались по мягкому меху воротника.
— Ах, миленькая… — Диана явно была глубоко взволнована. — Как чудесно, что вы приехали. Тяжело добирались?
— Ужас как скользко на дорогах, но Алистер ехал очень осторожно. Мы думали, повалит снег. Слава Богу, с нами не было малышей и няни. Она перепугалась бы до смерти.
— Где ваш багаж? В машине?
— Да, вместе с пакетами и свертками, которые надо будет положить под елку.
— Мы все внесем в дом. Где же Неттлбед? Неттлбед! Но дворецкий уже приближался по коридору из кухни:
— Не беспокойтесь, мадам, я прослежу.
И, уж конечно, он позаботился обо всем. Пирсоны устроились в большой спальне, где стояла кровать с пологом на четырех столбах. Там они, надо полагать, и спали теперь, если только не проснулись, как и Джудит, потревоженные бурей.
А буря и не думала стихать. Дом подвергся очередному неожиданному наскоку шквалистого ветра, в окна забарабанил дождь, ручьями стекая по стеклам. Хотелось верить, что ненастье не затянется на весь день; впрочем, погода меньше всего волновала Джудит. В гораздо большей степени ее заботило другое: количество пакетов и свертков под праздничной елкой все увеличивалось, а у нее еще не было приготовлено ни одного подарка. Окончательно проснувшись, но продолжая нежиться в постели, она какое-то время озабоченно размышляла по этому поводу, потом встала и, натянув халат, села за стол составлять список. В длинную строчку она выписала себе семнадцать имен. Семнадцать подарков нужно купить, а осталось всего лишь три дня! Нельзя было терять ни минуты. Она быстренько продумала план действий и, почистив зубы, умыв лицо и пригладив щеткой волосы, оделась и пошла вниз.
Было восемь часов. Завтракали в Нанчерроу не раньше половины девятого, но Джудит знала, что полковник Кэри-Льюис всегда выходит к столу пораньше, дабы насладиться несколькими минутами блаженного покоя и, подкрепившись яичницей с ветчиной, дочитать в тишине и уединении вчерашнюю газету, досконально изучить которую еще не было ни времени, ни возможности.
Отворив дверь в столовую, она увидела, что он уже там — сидит в своем кресле во главе стола. Вздрогнув от неожиданности, он опустил газету и бросил поверх очков страдальческий взгляд, но, увидев Джудит, любезно изобразил на лице некое подобие радости. Она в очередной раз подумала, что не знает более учтивого человека.
— Джудит.
— Прошу прощения. — Она закрыла за собой дверь. В камине был разожжен огонь, и в комнате чувствовался горький, едкий запах горящего угля. — Я знаю, я вам помешала, вы хотели бы побыть в уединении, но у меня проблема, и я подумала, что вы можете помочь.
— Ну, разумеется! Что случилось?
— Дело в том…
— Стоп, не говори мне ничего, пока не поешь. Вот тогда и обсудим твое дело. Никогда не принимай никаких решений на пустой желудок.
Она улыбнулась, исполнившись к нему признательности. За несколько лет, на протяжении которых она приезжала гостить в Нанчерроу, Джудит успела всей душой привязаться к полковнику. Они очень быстро
