Каждое утро Хуанита вставала в половине пятого, приводила в порядок дом, кормила семью и, проводив домочадцев — кого в школу, кого на работу, — спускалась из Сан-Эстабана в Кала Фуэрте; в Каса Барко она появлялась ровно в половине восьмого. Хуанита убирала, готовила Джорджу еду, стирала и гладила, расчесывала кошку, возилась в саду и — по необходимости — отправлялась на маленькой шлюпке на «Эклипс», где драила палубу.
Когда вышла в свет книга «Фиеста в Кала Фуэрте», Джордж подарил ей экземпляр с надписью на форзаце: «Хуаните от Джорджа Даера с любовью и уважением». Книга стала самой большой ее драгоценностью после супружеского ложа, унаследованного от бабушки, и собственноручно вышитых тяжелых, точно кожаные, льняных простыней. Хуанита не говорила по-английски и не читала вообще ни на каком языке, однако книжка заняла почетное место в ее доме на специальной кружевной салфетке. В дом к Джорджу она без приглашения никогда не входила: таковы были ее представления о приличиях. Сидела снаружи, на каменной ограде, сложив на коленях руки и скрестив ноги, и с поистине королевским величием ждала, пока Джордж откроет дверь и ее впустит. Он говорил: «Buenos dias, Juanita», после чего они обменивались несколькими замечаниями насчет погоды, и она интересовалась, как сеньор спал. Джордж не понимал причины столь странного поведения, однако расспрашивать Хуаниту не считал нужным. Возможно, все дело было в том, что он не был женат.
На следующий день после грозы Джордж проснулся в семь утра. Спал он на тахте — совесть не позволила ему занять удобную кровать. Вокруг стояла тишина. Ветер улегся, и, когда Джордж встал, открыл ставни и вышел на террасу, утро оказалось свежим и безмятежно спокойным, на небе не было ни облачка, промытый дождем воздух благоухал, только вода в гавани была темнее обычного, да кое-какие следы разрушений напоминали о вчерашней буре. Джордж первым делом расставил по местам разбросанную по террасе мебель и смахнул натекшую на стол лужу. Затем вернулся в дом, закурил и решил, что не мешает выпить чашечку чая. И тут же отказался от этой затеи: в чайнике не было ни капли воды, а опускать ведро в колодец он не хотел из опасения разбудить Селину.
Надо было одеться, но вчерашние свитер и брюки не годились для домашней работы, и Джордж поднялся на антресоли, чтобы найти что-нибудь взамен. Селина еще спала; на громадной кровати, в пижаме Джорджа, которая была ей велика, она выглядела как ребенок. Стараясь не шуметь, Джордж взял первую попавшуюся рубашку и брюки и вернулся вниз. Принял душ (вода после грозы была ледяная), оделся и открыл наружную дверь. Хуанита еще не пришла, но, поскольку дверь будет открыта, сможет войти и заняться приготовлением завтрака. Затем Джордж по ступеням спустился с террасы, вывел из эллинга шлюпку, столкнул ее на воду и поплыл к «Эклипс».
Яхта, казалось, выдержала бурю с присущим ей спокойствием. Джордж проверил швартовы и поднялся на палубу. На всякий случай покрепче натянул прикрывающую кокпит просмоленную парусину: хотя на ней и собралась огромная лужа, внутри было относительно сухо. Потом ослабил один или два фала и заглянул вниз — проверить, не проникла ли через люк в рубку вода. Убедившись, что все в порядке, он вернулся в кокпит, присел на комингс и закурил.
День обещал быть жарким. Над мокрой палубой и импровизированной крышей кокпита курился пар. Воздух был таким прозрачным, что Джордж видел далекий крест Сан-Эстабана, и таким спокойным, что он расслышал слова, с которыми рыбак в стоящей у берега лодке обратился к своему напарнику. Тишину нарушал только плеск воды; волна ударяла в нос шлюпки, но не сдвигала ее с места, яхта же слегка покачивалась, будто дышала.
В окружении знакомых предметов, знакомых звуков и запахов Джорджу стало хорошо и спокойно. Теперь можно было подумать о предстоящем дне и попытаться решить неожиданно навалившиеся на него проблемы.
Первая проблема — Рудольфо. Ссора не заслуживала внимания: она была не первая и, по всей вероятности, не последняя, но шестьсот песет отдать следовало как можно скорее — Рудольфо человек небогатый. Ждать, покуда из барселонского банка переведут его собственные деньги, было рискованно. Задержки подобного рода случались и раньше — однажды Джордж не мог получить деньги целый месяц. Если же послать телеграмму в Селинин банк, деньги могут прийти в Сан-Антонио дня через три, от силы через четыре, и Рудольфо, когда об этом узнает, с радостью поселит Селину у себя; так и условности будут соблюдены, и утонченные чувства обитателей Кала Фуэрте не задеты.
Вторая проблема была связана с Франсис. Франсис, безусловно, ссудила бы шестьсот песет и оплатила обратный билет для Селины, если б Джордж заставил себя обратиться к ней с такой просьбой. Но говорить с Франсис о деньгах... Джорджу не хотелось этого делать ни ради Рудольфо, ни ради девочки, которая приехала в Кала Фуэрте искать отца: ведь расплачиваться с Франсис все равно пришлось бы ему самому.
Краем глаза Джордж заметил какое-то движение в Каса Барко; присмотревшись, он увидел на террасе Хуаниту, которая вешала на бельевую веревку красно-белое одеяло с тахты. Хуанита была в розовом платье и коричневом переднике; повесив одеяло, она зашла на секунду в дом, вернулась со щеткой и принялась сметать в кучу черепки от разбившихся ночью цветочных горшков.
Джорджу предстояло как-то объяснить Хуаните присутствие Селины в его кровати. Он всегда старательно избегал двусмысленных ситуаций и понятия не имел, какова может быть реакция Хуаниты. Обманывать ее ему не хотелось, но и терять не хотелось тоже — ни при каких обстоятельствах. Конечно, он мог сказать ей правду, но правда была настолько невероятной, что такая простая душа, как Хуанита, вряд ли сумеет правильно все понять. Напрашивался еще один вариант: сказать, что Селина — его родственница, приехавшая на денек и застрявшая в доме из-за грозы. После недолгих размышлений Джордж склонился к последнему — тем более, что это было больше похоже на правду. Выбросив за борт сигарету, он спустился в шлюпку и неторопливо поплыл к Каса Барко.
Хуанита на кухне кипятила в чайнике воду для кофе.
— Buenos dias, Juanita.
Она с улыбкой обернулась.
— Buenos dias, señor.
Джордж решил действовать напрямую.
— Ты не разбудила сеньориту, когда брала из колодца воду?
— Нет, сеньор, она спит, как дитя.
Джордж пристально поглядел на Хуаниту. В ее голосе слышались лирические нотки, глаза излучали нежность. Вот уж чего Джордж меньше всего ожидал! Он даже не успел рассказать историю о приехавшей его навестить кузине, а Хуанита уже растаяла... почему?
— Ты... поднималась наверх?
— Si, señor, я пошла взглянуть, не проснулась ли она. — И добавила с мягким упреком: — А почему вы мне никогда не говорили, что у вас есть дочь?
Джордж нащупал сзади спинку тахты и сел.
— Я тебе никогда не говорил? — тупо переспросил он.
— Нет, ни словечка. А тут утром, когда я проходила через Кала Фуэрте, Мария сказала, что дочь сеньора в Каса Барко... я ей не поверила. Но это правда.
Джордж прочистил горло и сказал с напускным равнодушием:
— Тебе сказала Мария. А Марии кто сказал?
— Томеу.
— Томеу?
— Si, señor. Таксист, с которым она приехала, полдня просидел у Рудольфо в баре. Он и сказал Розите — она там работает, — что привез в Каса Барко дочку сеньора Даера. Розита, когда пришла покупать стиральный порошок, сказала Томеу, а Томеу сказал Марии, а Мария сказала Хуаните.
— И всей остальной деревне, чтоб мне провалиться... — пробормотал Джордж по-английски и мысленно проклял Селину.
— Señor?
— Нет, ничего, Хуанита...
— Вы что, не рады, что к вам приехала дочка?
— Рад, конечно.
— Я не знала, что вы были женаты.
