уносит. Атли-ична!
Тр-рам-тарам-тарам-тарам-тарам-тарам-там-там-тарам!
Тр-рам-тарам-тарам-тарам-тарам-там-тара-тара-там!
Через полчаса Рэм переписал набело двенадцать строк, еще раз прочитал их и поставил себе оценку: «Огненосно!»
И Толстый думал, что на это уйдет весь остаток ночи? А вот фигушки! Сон – это здоровье, и если как следует не выспаться перед…
Не успев додумать, Рэм уже закрыл за собой дверь из этого мира и побрел по фантастическим лабиринтам, поворачивая то направо – к ласковой заботливой Тари, то налево – к сказочной, далекой и неуловимой Дане. Он лежал ничком на кожаном диване, открыв рот и разбросав руки.
Он получил несколько часов покоя.
– А?
– Хорош дрыхнуть, я говорю!
Рэм пытается подняться, и тело загибается перочинным ножиком под прямым углом к горизонтали, но очей разлепить он может. Рэм месит веки, как энергичная хозяйка тесто. Взбивает их. Трамбует. Открывает на миг и опять со стоном захлопывает.
В кабинете накурено до рези в глазах.
– Вот он, народный талант первой величины! – торжественно объявляет Толстый.
В ответ ему раздается всхрюкивание, взревывание с икотой и мелодичное дамское хихиканье. Потом Толстый смеется сам, и это страшно. Хотя, казалось бы, ко всему можно привыкнуть. Лошадям в бригадной артиллерийской запряжке никто не мог объяснить, что так может звучать всего-навсего человек, и разбегаться не надо…
– Проветри, массаракш! Вы что тут, жженые покрышки курите?
Рама тукает по стенке. Из окна льется трамвайное бренчание, шумы речного порта и запах тины.
Рэм осторожно отдраивает гляделки.
Рядом с Толстым сидит сухонький гномик в абсолютно гражданской по обличию кожаной кепке, болотного цвета куртке и с аккуратно зачехленной снайперкой. Гномику – лет пятьдесят. Неужели это он всхрюкивал? Икал-то и взревывал уж точно не он. Так звучать мог только здоровяк в гвардейском комбинезоне с сержантскими лычками. Сапер, судя по шеврону. Пиво любит больше жизни, судя по пузу. Скоро получит апоплексический удар, судя по цвету лица Выходит, Толстый все-таки решил попрактиковаться во взрывном деле, мало ему крови вождей… О, и вы тут, мадам! Вот, наверное, главный сюрприз.
Секретарша Толстого в летной куртке, с кобурой на бедре и пилотскими очками на голове смотрелась как ожившая мечта главнокомандующего ВВС.
–
Радостное ржание в ответ.
Секретарша подходит к Рэму, склоняется над ним и нежно говорит:
– Не бойтесь. Мы полетим на маленькой милой пудренице. Мне остается только вынуть ее из сумочки.
От женщины пахнет куревом Толстого.
Гномику действительно хрюканье заменяет смех. Здоровила хихикает совершенно по-дамски… А рев… хм… Вот оно, стало быть, как.
Рэм отвечает прекрасной великанше:
– Мне нравится ваш мелодичный смех. Я бы назвал его хрустальным.
Ржание, хрюканье, хихиканье. И это – лучшие люди Гвардии?
– Это, брат, лучшие люди Гвардии. И не смотри на то, как они веселятся… – Рэм мысленно добавляет: «И не слушай», – когда дойдет до дела, цены им нет. Как же им не веселиться, они ведь целых полчаса слушали твой храп, а это, знаешь ли, мужик, почище канонады при втором отступлении за Голубую Змею.
Рэм встает, подтягивает ремень, поправляет форму. По армейской привычке моментально надевает берет. Похлопывает себя по тому месту, где должен быть внутренний нагрудный карман.
Толстый протягивает ему новые документы.
– Проверка твоя закончена, мужик. Текст марша согласован с руководством После того как мы его малость почиркали, он отправлен в издательский центр Департамента обороны. Ну ты молодец, оглобля! Башковитый. Конкретно, четко, задорно, боево. Что надо сбацал! Под эти слова люди со счастливыми глазами на смерть пойдут. Ветераны на старости лет за бутылкой петь будут.
– Малость почиркали?
Толстый показывает ему какой-то официальный бланк с аккуратной машинописью, двумя печатями и тремя подписями. Рэм пытается забрать бумажку, но Толстый ему не дает:
– Это теперь, мужик, сверхсекретный документ. Ты, по большому счету, не должен его видеть. Ясно? Читай у меня из рук.
И Рэм читает:
– Э-э… мне кажется… кое-где немного нескладно…
– Ты не понял. Это уже утвержденный текст.
– Э-э… хм… Н-да.
– Да ладно, брат! Слово туда, слово сюда… Нешто я не понимаю – тонкость! Ковырнули малеха – и шестереночки повредили. Зато – идейно выдержанная вещь вытанцовалась. А то ведь у тебя ни про боевые награды, ни про закон и порядок… Да и организация у Гвардии не полковая, бригадная организация. Сам видишь, вынужденная мера… Зато вернешься теперь знаменитостью: аж вся бывшая Империя прочитает твое это самое. Под твоей, гений, фамилией. Золотое перо нового порядка – не хрен собачий!
«Под моей фамилией… с огнем в очах… упыри!»
Выражение его лица, по всей видимости, выдавало на все сто это сложное, эмоционально насыщенное размышление. Толстый отодвинулся на пару шагов. Глядя на Рэма с некоторой опаской, черный полковник осторожно добавил:
– Всем здесь присутствующим понравилось. Подтвердите!
Снайперский гномик с серьезным видом кивнул. Сапер встал по стойке «смирно» и отдал честь. Рэм чуть оторопело ответил ему.
На лицах – ни грана иронии.
Секретарша Толстого задала своему начальнику вопрос: «Позволь?» Тот так и не понял, что именно следует позволить, но она, не дожидаясь утвердительного слова или хотя бы кивка, подошла к Рэму и мощно, как лавина, поцеловала его. Влезла языком. Обняла до межреберного хруста. Когда женщина наконец отняла губы, Рэм испытал странное ощущение, словно это сам Толстый поцеловал его и даже немного изнасиловал.
– Мальчик, – сказала она Рэму, – ты и впрямь не понимаешь. Под твои слова начинается новая эпоха. Через много лет я скажу своим детям, что целовала мужчину, сочинившего марш Боевой Гвардии. И они будут знать: у мамы в жизни было кое-что великое.
Полчаса они уточняли маршрут. Самолет сядет там-то. Мотодрезина до такого-то места А?
