Страх перед женщиной во французской и русской культуре XVIII века
Александр Строев
'Распутство ведет к прелюбодеянию, прелюбодеяние к инцесту, инцест к противоестественному греху, а затем Господь дозволяет совокупление с дьяволом', утверждает в 'Трагических новеллах' (1614) Франсуа де Россе 1* . Во Франции XVI -начала XVII века во множестве печатаются рассказы о женщинах, одержимых бесом и совершающих самые ужасные преступления. В истории из 5 исторических новелл, Как трагических так и комических» (1585) В.Абанка знатная венецианка Флоранс так отомстила за смерть ее возлюбленного скрипача: она вышла замуж за убийцу и в первую брачную ночь всадила супругу кинжал в грудь, вырвала сердце и разорвала зубами. Потом в мужской одежде она бежала из города, «добралась до Московии, где встретила отшельника язычника, которому открыла свой пол. Он был молод и сделал ее своей шлюхой, и, говорят, она до сих пор у него в услужении»2* .
Во Франции эпохи Просвещения плотский грех перестал восприниматься как первый шаг к совокуплению с дьяволом, традиционный страх перед женщиной как исчадием зла 3* ушел в подсознание культуры. Процессы над ведьмами с публичным изгнанием дьявола, допросами с пристрастием и финальным сожжением на костре прекратились в середине XVII века 4* . Сократились обвинения женщин в наведении порчи, меньше стало рассказов о колдуньях, которые завязывают узел на кожаном шнурке, чтобы лишить мужчину потенции и отнять у новобрачных возможность заниматься любовью 5* . Но страх остался.
Во-первых, в художественных произведениях все более отчетливо стал проявляться страх перед физической любовью: страх потери невинности (в мужском и женском варианте) и страх полового бессилия. Во французских литературных сказках, начиная с конца XVII века, и в галантном волшебном романе 1730-1740 годов (в первую очередь в творчестве Кребийона-сына, Фужере де Монброна, Казота, Вуазенона, Шеврие, Бре и др.) постоянно разрабатываются мотивы брака с чудесным супругом (животным или чудовищем), наказания импотенцией за нарушение запрета или, напротив, за недостаток мужской доблести: герой превращается в софу, канапе, чайник, биде, собаку или лиса, шумовки прирастают к половым органам и пр. Снимают заклятие волшебник или злая и уродливая фея-ведьма, присваивающие себе право первой ночи 6* . Если же авторы эротических и порнографических романов остаются в границах правдоподобного и не прибегают к услугам фей, то нередко множатся животные метафоры, уподобляющие распаленного похотью человека скотине, зверю 7* .
В слове «страсть» заключены ужас, страдание и любовное чувство; все страшное притягивает, соблазняет и манит. Тема мистического панического страха и эротического наслаждения изначально соединена в античном культе бога Пана, сатира, орудующего кнутом. Французская литература XVIII века стремится преодолеть подсознательный страх, пришедший на смену прежним табу. Она создает ситуацию сексуального комфорта, но идеальный мир почти тотчас перерождается и превращается в агрессивный.
Во французских любовных романах от Кребийона до Лакло перед соблазнителем нет никаких преград: все женщины согласны участвовать в галантной игре, все мужчины – напарники, а не соперники. Для истинных либерте- нов очередная победа всего лишь практическое подтверждение правильности их теории соблазнения, частный случай общей теории власти, основанной на риторике убеждения и подавления 8* . Поэтому воспитать ученика не менее важно, чем сломить сопротивление девицы: в обоих случаях неопытный юноша или девушка обращаются в истинную веру. Физическое обладание оказывается одной из форм морального подавления, составным элементом «философии в будуаре».
Поскольку во французском романе вплоть до конца XVIII века активность в любви пристала одним лишь девицам легкого поведения, то особый страх вызывают женщины вольные и
