управления (50 тыс. служащих в одной только провинции Голландия) ничего не изменило в изначальном неравенстве системы.
И это было логично: богатый налогоплательщик, который сопротивлялся замечательно оснащенному фиску, постоянно участвовал в займах Генеральных штатов, провинций или городов. К 1764 году Соединенные Провинции, могущие рассчитывать на 120 млн. флоринов дохода, имели 400 млн. долга под очень низкий процент. Не свидетельствует ли это о сильном государстве, которому достало денег и для общественных работ, и для армий наемников, и для снаряжения флотов? А также о государстве, умеющем управлять государственным долгом?
«Поскольку никогда не бывает задержек в выплате процентов, — объяснял Исаак де Пинто, — это приводит ко тому, что никто не думает о том, чтобы изъять свои капиталы; а сверх того, имея нужду в деньгах, они могут продавать их с выгодой».
А вот что писал «Журналь де коммерс» в январе 1759 года: «Государственные бумаги в Голландии приносят лишь два с половиной процента, но на рынке за них можно получить четыре, а то и пять процентов». Итак, заключает Фернан Бродель, что будучи выпущены по 100, они котируются по 104 или 105.
Как только возникала нужда в займе, подписчики спешили принять участие. Одно письмо из Гааги от августа 1744 года гласит: «Доказательство богатств голландских частных лиц и великого обилия денег, что имеются в стране, состоит в том, что 3 миллиона пожизненных шестипроцент-ных рент и подлежащих выплате из двух с половиной процентов облигаций были собраны меньше чем за десять часов.
И ежели бы капитал составлял 15 миллионов, результат был бы тем же; но дела государственной казны обстоят не так, как с частными кошельками: последние полны, а казна почти пуста; однако же в случае необходимости можно найти большие ресурсы посредством некоторого упорядочивания финансов, а особенно — посемейного налога».
В «случаях необходимости», как замечает автор «Времени мира», недостатка не было: войны были бездонной пропастью; и еще того больше — такая «искусственная» страна, какой были Соединенные Провинции, ежегодно должна была реконструироваться. В сущности, «содержание дамб и больших дорог стоит государству больше, чем приносят ему налоги с земель». «Однако же доход от коммерции и потребления громаден. Невзирая на скаредность ремесленников, которая превышает французскую умеренность, не принося тех же выгод, ибо рабочая сила там намного более дорога, нежели во Франции».
Итак, опять проблема дороговизны жизни. Проблема эта была нормальной, привилегированная страна даже находила в этом свою выгоду. Но, как и все преимущества, она могла в один прекрасный день обратиться в свою противоположность.
В XVIII веке производство снижалось, тогда как заработная плата, по выражению Яна де Фриса, оставалась «оцепеневшей», «окаменевшей» на высоких уровнях. Ответственность за это определенно лежала на налогообложении.
ФЛОТ ГОЛЛАНДИИ
По оценке Ж.Арженса, голландский флот был равен всей совокупности других европейских флотов. Согласно другой оценке, относящейся к последней четверти XVII столетия и не учитывающей «лодки и малые галиоты, весьма многочисленные, что имеют только одну мачту и не способны ходить в дальние плавания», численность кораблей Соединенных Провинций составляла 6000. При 100 тоннах водоизмещения и восьми человеках команды на одно судно это составило бы самое малое 600 тысяч тонн, и, возможно, 48 тысяч моряков. Цифры для того времени огромные.
К количеству добавлялось качество. После 1570 года голландские судостроительные верфи создали торговый корабль, ставший сенсацией — флиебоот, прочное парусное транспортное судно с округлыми бортами, большой вместимости и обслуживаемое немногочисленной командой: на 20 процентов меньше, чем на других судах такого же тоннажа. То было значительное преимущество, подчеркивает Фернан Бродель, если вспомнить, что в дальнем плавании затраты на личный состав (заработная плата и питание) долгое время были главным пунктом издержек.
Голландская скупость разыгрываясь тут во всю: рацион был скуден — «рыба да каша»; даже капитаны, по утверждению Ж.Тавенье, «довольствуются куском сыра либо ломтем солонины, двух-трехлетней давности; никакого вина; слабое вино и иногда, при бурном море, немного крепленого напитка.
«Из всех наций, — заключал один француз, — голландцы самые экономные и самые умеренные, всего менее предающиеся роскоши и бесполезным расходам».
Пространный французский отчет, относящийся к рубежу
XVII и XVIII столетий, не без некоторой зависти, уточнял все преимущества голландского флота перед конкурентами. «Голландцы, занимаясь морской торговлей, ходят почти на одних только транспортах, которые в военное время эскортируют вооруженные фрегаты. Это большие корабли, располагающие глубокими трюмами, кои могут вместить много товара; по правде говоря, это плохие ходоки под парусом, но, хоть они и грубы и тяжелой постройки, более мореходные, для коих не нужно столько команды, как для прочих кораблей.
Французы вынуждены держать четырех или пять человек экипажа на корабле в 20 или 30 тонн для его управления; голландцы держат двух, самое большое трех человек. На корабль от 150 до 200 тонн французы ставят 10—12 человек, голландцы — всего 7 или 8; французы ставят 18, 20, 25 человек на корабль в 250, 300 или 400 тонн, а голландцы — только 12 — 16, самое большое 18.
Французский матрос получает 12, 16, 18 — 20 ливров в месяц, а голландец довольствуется 10—12 ливрами. И офицеры — соответственно.
Для рациона французских матросов требуется хлеб, вино, сухари, чисто пшеничные и вполне белые, свежее и соленое мясо, треска, сельдь, масло, горох, фасоль. А когда они едят рыбу, надобно, чтобы она была приправлена, и то они не хотят ее есть, разве что по постным дням.
Голландцы же довольствуются пивом, ржаным хлебом и сухарями, зачастую очень черными, но отличного вкуса, сыром, яйцами, маслом, небольшим количеством солонины, горохом, кашей и едят много вяленой рыбы без приправы каждый день, не различая постный или скоромный, а это стоит намного меньше, нежели мясо.
Французы, обладая более пылким и подвижным темпераментом, едят четыре раза в день. Голландцы, коих темперамент холоднее, едят два, самое большее — три раза.
Французы строят свои корабли из дуба, скрепленного железом, что стоит дорого; большая же часть голландских кораблей, особенно тех, что не ходят дальше, чем во Францию, сделаны всего лишь из сосны и скреплены деревянными шипами. И хоть порой они и больше, стоят они при постройке вполовину меньше, нежели наши. На них также и более дешевые снасти. Они ближе нас расположены к северу, откуда черпают железо, якоря, коноплю для канатов и веревок, кои они изготовляют сами, так же, как и парусину».
В самом деле, другое преимущество голландского судостроения заключалось в недостижимых для конкурентов ценах на его верфях: как гласит французская переписка, «секрет их в том, чтобы делать повозки (то есть корабли) дешевле, чем делают это другие».
Вне сомнения, дешевле потому, что корабельный лес, смола, вар, канаты, все эти драгоценные морские товары поступали к ним прямо из стран Балтийского моря, включая и мачты, доставлявшиеся специальными кораблями. Но также и потому, отмечает Бродель, что они использовали самую новейшую технику (механические пилы, мачтоподъемные машины, изготовление взаимозаменяемых запасных частей) и опытных мастеров и рабочих, настолько, что знаменитые саардамские верфи около Амстердама могли взять обязательство, «при условии, что они будут предуведомлены за два месяца строить каждую неделю остальной части года военный корабль, готовый для подъема такелажа».
К этому остается добавить, что в Голландии кредит был легкодоступен, обилен и дешев. Нет ничего удивительного в том, что очень рано голландские корабли стали экспортироваться за границу, в Венецию, Испанию и даже на Мальту. В дополнение к этому Амстердам стал первым рынком
Европы для кораблей, приобретаемых по случаю. Если чей-то корабль потерпел крушение у берегов Голландии — в течение нескольких дней хозяин мог купить другой и погрузиться на него со своей командой, не теряя времени: посредники даже могли обеспечить грузом.
Единственное, чего по-настоящему не хватало Голландии, так это человеческих ресурсов для обеспечения мореплавания. Национальной вербовки, активно проводившейся вплоть до деревень внутри
