Бэрош связывает запоздалый успех этого технологического процесса с возросшим давлением спроса, но Чарльз Хайт растолковал обстоятельства запоздания с принятием плавки на коксе по-другому.
С 1720 по 1750 год было построено по меньшей мере 18 новых домен с использованием старого процесса — потому, что, с одной стороны, эти предприятия были весьма доходными (их высокая себестоимость была защищена высокими налогами на импортное шведское железо, а также отсутствием конкуренции между регионами, порожденным крайне высокими ценами на перевозку и процветавшим экспортом новых готовых металлургических продуктов). С другой стороны, издержки производства в результате применения кокса определенно возрастали (примерно на 2 фунта стерлингов на тонну).
Но обстоятельства резко переменились после 1750 года, причем без вмешательства какого бы то ни было технического новшества. За 25 лет было построено 27 домен на коксе и закрыто 25 старых доменных печей. Дело в том, что возросший спрос на черный металл очень сильно поднял цену древесного угля, которая составляла примерно половину стоимости штыка чугуна.
К 1760 году издержки производства при плавке на древесном угле более чем на 2 фунта на тонну превышали себестоимость в соперничающем процессе. Следовательно, не введение пара и машины Болтона и Уатта привело к принятию кокса в качестве доменного топлива. Игра была сделана до того, кокс бы выиграл партию, будь то с паром или без него.
Все это, однако, не умаляет роли пара в предстоящем расширении английской металлургии. С одной стороны, с введением в действие мощных дутьевых устройств он позволил значительно увеличить размеры доменных печей.
С другой же стороны, освободив металлургическую промышленность от обязательного соседства с водными потоками, он открыл для металлургии новые регионы, в особенности так называемую Черную Страну в Стаффордшире, области, богатой железной рудой и каменным углем, но бедной водными артериями с быстрым течением.
Металлургия, будучи решающей отраслью в долгосрочном плане, в XVIII веке не играла первых ролей. Дэвид Ланд, один из выдающихся историков современности, писал, что железоделательная промышленность пользовалась большим вниманием со стороны историков, чем она того заслуживала в генезисе промышленной революции.
Однако вернемся ненадолго к хлопку. Хлопковый бунт считается сценическим прологом английской промышленной революции. Хлопок в Европе перерабатывали начиная с XII века, однако, нить, импортированная с Леванта, оказывалась непрочной, поскольку была довольно тонкой. Она не употреблялась в чистом виде, а только в сочетании с льняной основой.
Как следствие в XVII веке торговцы стали вывозить в Европу уже не только сырье, но и полотна и набивные ткани Индии, чудесные, целиком хлопковые ткани, умеренной стоимости, зачастую с красивой цветной набивкой, которые, в противоположность европейским, выдерживали стирку.
Вскоре произошло настоящее завоевание Европы, средством которого были корабли индийских компаний и важной пособницей которого сделалась мода. Чтобы защитить свою текстильную промышленность, Англия в 1700 и 1720 годах запретила на своей национальной территории продажу индийского полотна, однако же последнее продолжало прибывать, в принципе для реэкспорта (который был разрешен), но поскольку контрабанда наслаждалась этим вволю, такие ткани были повсюду, радуя взор и угождая упрямой моде.
Хлопковая революция в Англии, а затем очень скоро и в Европе, в действительности была поначалу подражанием, потом реваншем, ликвидацией отставания от индийской промышленности и обгоном последней. Речь шла о том, чтобы делать так же хорошо и менее дорого.
Менее дорого — это было возможно только с помощью машины, которая одна была способна составить конкуренцию индийскому ремесленнику. Однако успех пришел не сразу, пришлось дожидаться машин Аркрайта и Кромптона (около 1775 — 1789 гг.), чтобы получить хлопковую нить, одновременно тонкую и прочную, наподобие индийской пряжи, и такую, чтобы ее можно было использовать для тканья целиком из хлопка.
Фернан Бродель отмечает, что именно с этого времени рынок индийских тканей будет встречать конкуренцию со стороны новой английской промышленности. У Англии была возможность завоевать английский рынок, а также рынок Европы, рынок африканского побережья, где черный невольник обменивался на штуки полотна, и огромный рынок колониальной Америки, не говоря уже о Турции, о Леванте и самой Индии. ,
Все эти внешние рынки, завоевывавшиеся один за другим, добавлявшиеся друг к другу и друг друга заменявшие по воле обстоятельств, объясняют фантастический рост производства. И хотя уровень прибыли, который поначалу измерялся сотнями и тысячами процентов дохода, впоследствии упал, мировые рынки были наводнены настолько, что это вполне компенсировало уменьшавшуюся норму прибыли. Первенство в промышленном взлете последней четверти
XVIII столетия Фернан Бродель отдает хлопку. Другие отрасли промышленности поднимались одновременно с ним и следовали его падению.
ТОРГОВЛЯ
Мы преднамеренно выделили для торговли отдельную главу, поскольку многие ученые современности, включая и Фернана Броделя, говорят о торговой революции XVIII века в Англии, о настоящем торговом взрыве.
На протяжении этого столетия индекс роста тех отраслей промышленности, что работали единственно на внутренний рынок, увеличился со 100 до 150. У тех же, что работали на экспорт, индекс вырос со 100 до 550.
Английский успех за пределами острова заключается в образовании весьма обширной торговой империи, то есть в открытии британской экономики в сторону самой крупной зоны обмена, какая только была в мире, от моря вокруг Антильских островов до Индии, Китая и африканских берегов.
В период, предшествовавший 1760 году и следующий после него, в то время как британская и мировая торговля, практически и та и другая, непрестанно росли, те обмены, что питали Англию, относительно уменьшились в направлении близлежащей Европы и увеличились на уровне заморских торговых операций.
Центр тяжести английской торговли проявлял тенденцию в некотором роде отдалиться от Европы, тогда как ее торговые операции с американскими колониями, а вскоре с США и с Индией нарастают.
По мнению одного из современников, стесненная ростом своих внутренних цен и стоимости своей рабочей силы, Англия больше не могла сдержать французскую и голландскую конкуренцию на близко расположенных рынках Европы.
То есть в Европе Англия переставала выигрывать, но она торжествовала в остальном мире. Она теснила своих соперников в Индии в 1757 году, в Канаде в 1762 году, а также на африканском побережье, но не всегда силой, потому что, скажем, Соединенные Штаты активно наращивали свои закупки в прежней метрополии.
Высокие внутренние цены в Англии, которые побуждали ее модифицировать свои средства производства (машины появлялись потому, что человек стоил слишком дорого), толкали ее также и на то, чтобы вывозить сырье (и даже готовые изделия, пригодные для прямой перепродажи в Европе) из стран с низкими ценами.
Но если дело обстояло таким образом, то не из-за той ли победы над расстоянием, которую одержала английская торговля, опираясь на первый флот мира? Фернан Бродель здесь подчеркивает, что в мире не было ни одной страны, включая и Голландию, где разделение труда в. сфере мореплавания продвинулось бы так далеко, как в Англии.
Сама по себе торговая революция не может объяснить промышленную, но ни один историк не будет отрицать влияния торговой экспансии на английскую экономику, которую она помогла поднять выше себя самой.
Однако в том, что касается английского экономического роста и промышленной революции, Фернан Бродель признает важность как внутренней, так и внешней английской торговли, хотя соотношения тут не совсем равны. Индекс экспортного производства на протяжении XVIII столетия вырос на 450%, в то время как индекс внутреннего производства — всего лишь на 52%.
