Старик произносил слово «Къйокай» несколько иначе, чем Йоко привыкла слышать, ближе к «Кокай».
— «Значит… вот как это случилось».
— «До этого тоже бывали страшные воздушные налёты, даже после того как арсенал был разнесён в щепки. На морской базе были корабли, но они не могли прийти на помощь. Внутреннее море (Сетонакай) и море Суо были полны мин и корабли не могли прорваться».
— «Ох»- сказала Йоко.
— «Токио бомбили в Марте, всё место превратилось в пепел. То же самое случилось с Осакой в Июне, большой воздушный налёт сжёг город дотла. Лузон и Окинава сдались. Честно говоря, я думал, что мы не выиграем. Мы проиграли, верно?»
— «Гм… да».
Старик тяжело вздохнул. «Ну да. Я уже давно чувствовал, что этим всё и закончится».
Йоко не совсем понимала его чувство. Её родители родились уже после войны. Никто из старших родственников никогда не говорил о тех временах. Для неё это было всё равно, что древняя история, про которую ты узнавал из учебников или фильмов и телепередач.
И всё же, то о чём он говорил, было не столь отдалённым для неё как этот мир. Поэтому, хоть она и плохо себе представляла то, о чём он рассказывал, её доставляло удовольствие вновь слышать о таких знакомых местах и исторических событиях.
— «Что ж, значит, Токио всё еще существует. Я так полагаю, что Япония теперь принадлежит Соединённым Штатам».
— «Ещё чего!» — воскликнула Йоко.
Глаза старика расширились в ответ. «Вот как… вот как. Но, девушка, тогда откуда у вас такие глаза?»
После минутного замешательства Йоко поняла, что он имеет в виду их цвет. Как только она попала сюда, они стали изумрудно-зелёными… Она поколебалась, а затем ответила: «Это не имеет к этому никакого отношения».
Старик поклонился и покачал головой. «Нет, нет. Забудьте, что я сказал. Просто я был так уверен, что Япония превратилась в Американскую колонию. Ну, если не так, не обращайте внимания, не обращайте внимания».
Здесь, под далёкими, чужими небесами, этот старик продолжал беспокоиться о своей родине, в чьей судьбе он никак не мог удостовериться. Что случится с их страной, ни он, ни Йоко не могли знать. Но по истечении времени эти чувства становились только всё более глубокими. Должно быть, очень нелегко быть выброшенным в водоворот этого мира. Но, вдобавок ко всему этому, этот старик продолжал полвека пестовать свою привязанность к отечеству.
Он спросил: «А как поживает Его Величество?»
— «Вы имеете в виду Императора Шова? Если вы имеете в виду Императора Шова, то он пережил войну, но он…»
Умер, собиралась сказать она. Спохватившись, он сформулировала это более вежливо: «К несчастью, он скончался».
Голова старика резко подпрыгнула, затем он низко поклонился и прижал рукава к глазам. После минутного колебания, Йоко похлопала по его округлившимся плечам. Поскольку, судя по всему, его это не обидело, она продолжила ласково поглаживать костлявую мужскую спину, пока его рыдания не утихли.
Глава 27
— Прости. Когда ты доживёшь до моего возраста, плакать становится всё легче, — сказал старик.
Йоко ничего не сказала, только покачала головой в ответ.
— Так… в каком году это случилось?
— В каком году? — отозвалась Йоко.
Старик как-то непонятно посмотрел на неё. Когда закончилась Великая Война? — спросил он.
— Это было в 1945.
— Шова?
— Э-э… — Йоко пришлось на минутку задуматься, вытаскивая из памяти хронологические таблицы, которые она заучивала на школьные экзамены, — Думаю, двадцатый год Шова.
— Двадцатый год Шова? — уставился тот на неё, — Я попал сюда в двадцатом году Шова. Когда в двадцатом Шова?
— В Августе… Это было 15-го Августа.
Старик сжал кулаки — Август? 15-го Августа, 20-го Шова?
— Да…
— Меня выбросило за борт 28-го Июля! — он свирепо взглянул на неё — Не больше чем за полмесяца до этого!
Не имея ни малейшего представления, что сказать, Йоко могла только склонить голову, тихо и терпеливо, пока старик продолжал без остановки расписывать все горести, которые ему пришлось пережить из-за войны.
Было уже около полуночи, когда он наконец начал расспрашивать Йоко о ней самой. О её семье, её доме, как он выглядел, какую она вела жизнь. Было немного больно отвечать на эти вопросы. Она неожиданно осознала, что перед ней находится человек, родившийся задолго до неё, который был перенесён сюда и никогда больше не вернулся.
Уготована ли и ей такая же участь? Суждено ли ей провести всю жизнь в этой странной стране, не имея возможности вернуться домой? По крайней мере, ей повезло встретить собрата кайкъяку. Если подумать над тем, сколько времени этот старик провёл в одиночестве, это и в самом деле было подарком судьбы.
— Скажи мне, за что мне всё это? — старик сидел, подогнув под себя ноги и, упёршись локтями в колени, подпирал голову руками, — Я потерял своих друзей и всю семью, очутившись в этом странном месте. Я всё едино думал, что умру в один из этих налётов, но, только подумать, что всё это закончилось через полмесяца, каких-то полмесяца.
Йоко всё ещё не нашлась, что сказать.
— Конец войне и всё снова встало бы на свои места. А я, вместо этого, очутился здесь, не получая никакой радости от жизни, даже хорошей еды.
— Да, но…
— Я уже много раз говорил, что было бы лучше, если бы я погиб в одном из этих налётов, всё лучше, чем попасть в это странное место, где я понятия не имею, что и где находится, и ничегошеньки не понимаю из того, о чём говорят.
Йоко взглянула на него с изумлением, — Вы не понимаете, что они говорят?
— Ничего. Только несколько слов, тут и там. Поэтому-то это единственная работа, которую я могу заполучить, — он подозрительно посмотрел на Йоко, — Ты понимаешь, что они говорят?
— Да… — уверенно сказала Йоко, — Для меня это звучит, как японский.
— Глупости, — сказал старик, с потрясённым лицом, — Единственный раз, когда я услышал японский, кроме как, разговаривая сам с собой, было сегодня, от тебя. Понятия не имею, что за слова они произносят, но для меня это нечто вроде китайского. Но уж и близко не японский, это точно!
— Но разве они пишут не иероглифами?
— Да, ими. Но китайскими знаками. В порту работали несколько китайцев, и они разговаривали в том же духе.
— Но это невозможно! — Йоко смотрела на старика, обуреваемая смятением чувств, — У меня не было никакой проблемы с языком с тех самых пор, как я попала сюда, ни одной. Если бы они разговаривали на любом другом языке, кроме как японского, я ни за что не смогла бы их понять.
