показали ему, что мы заметили. Как только он увидел эти предметы, он немедленно принял решение и крикнул три или четыре раза: «К оружию! К оружию!» Все повиновались очень быстро. Вскоре мы могли убедиться в справедливости наших догадок; это были три гребных судна, направлявшихся в нашу сторону.
Все сразу схватились за оружие, капитан расставил команду по самым важным местам, и так как нам показалось, потому что гребцы старались грести возможно тише, что это вероятнее всего наши вчерашние недруги, ибо опасаться кого-либо другого на берегу у нас не было оснований, он обратился к солдатам со следующей речью:
— Сеньоры и братья мои, этот разбойник собирается напасть на нас, так как воображает, что нас не более шести или семи человек, ибо таков обычный экипаж таких лорч, как наша. И дабы по воле божьей мы могли спасти себя и совершить славный подвиг, пусть все присядут на корточки, чтобы издали не было возможности нас разглядеть, а тем временем мы увидим, что они затевают. Пусть горшки с порохом будут наготове, ибо мне кажется, что с их помощью и ударами тесаков мы это выясним. И пусть каждый получше спрячет свой запальный шнур, чтобы они не заметили огня и решили, что все мы спим.
Все было выполнено, как он приказал, весьма осторожно и в полном порядке.
Когда три судна приблизились к нам на расстояние арбалетного выстрела или немного ближе, они обошли нашу лорчу с носа и с нормы и, как следует разглядев ее со всех сторон, снова сошлись вместе как бы для совещания, на что у них ушло около четверти часа, после чего они разбились на две партии: две шлюпки поменьше направились к нашей корме, а сампан, который был побольше и на котором размещались почти все люди, с правого борта. Тут неприятель с большим проворством стал карабкаться на наше судно каждый со своей стороны, и не успели мы оглянуться, как в нашей лорче их оказалось уже человек сорок.
В это мгновение Антонио де Фариа примерно с сорока солдатами выскочил из-под навеса, где он скрывался, и с криком: «Сант Яго!» {142}— бросился на них так стремительно, что за весьма короткое время перебил почти всех. Пособили делу и горшки с порохом: ими забросали тех, кто не покидал шлюпок, и всех выбросили за борт. Во время всего этого переполоха некоторые из наших солдат поскакали в шлюпки и забрали их, ибо было угодно господу нашему, чтобы они, на наше благо, достались нам.
Из врагов, бросившихся в воду, мы захватили пять еще живых, среди них был тот самый кафр, который показал нам задницу, а остальные — турок, два ашенца и капитан джонки по имени Симилау, великий пират и наш ненавистник. Всех их Антонио де Фариа немедленно приказал подвергнуть пытке, чтобы выведать у них, что это за люди, откуда родом и что им от нас нужно. Ашенцы и турок дали совершенно несуразные ответы, а когда захотели вздернуть на дыбу и кафра, который к этому времени был уже связан, он, заливаясь слезами и громко ревя, умолял, чтобы его не мучили, уверяя, что он христианин, как любой из нас, и что без всяких пыток расскажет всю правду.
Тогда Антонио де Фариа приказал его развязать, велел ему подойти поближе, и приказал дать ему кусок сухаря и глоток вина. Потом, ласково обратившись к нему, попросил его открыть всю правду, если он такой же христианин, как и мы. На что тот ответил:
— Если я не скажу правду вашей милости, да не буду я тем, кто я есть. Имя мое, сеньор, Бастиан, и был я пленником у Гаспара де Мело, коего этот пес, который здесь лежит связанный, убил два года тому назад в Лиампо с другими двадцатью девятью португальцами, которые были у Мело на корабле.
— Довольно! Хватит! Больше ничего я знать не желаю! Так это и есть собака Симилау, который убил твоего хозяина?
— Да, — ответил кафр, — и это же он хотел сделать и с вами, потому что ему показалось, что вас не больше шести или семи человек. И поэтому он поторопился сесть в шлюпки с намерением, как он сказал, захватить вас живьем, а потом выбить у всех у вас мозги железным прутом, как это он сделал с моим господином. Но дозволил господь, чтобы он поплатился за все, что совершил.
Антонио де Фариа, выслушав то, что сказал ему этот кафр-христианин, уверявший и повторявший свои уверения много раз, что всех воинов эта собака забрала с собой и что на судне осталось не больше сорока китайских матросов, решил воспользоваться этим благоприятным обстоятельством. И, приказав умертвить Симилау и других его товарищей, выбив им мозги железным прутом, как Симилау сделал в Лиампо с Гаспаром де Мело и с остальными португальцами, он немедленно сел с тридцатью солдатами на шлюпку и две маншуа, на которых прибыли враги, и благодаря приливу и попутному ветру менее чем через час добрался до джонки, которая стояла на якоре в самой реке в одной легуа от нас. Бесшумно напав на нее, наши овладели кормовой надстройкой, откуда, пустив на палубу, где лежал этот сброд, всего четыре горшка с порохом, бросили их всех в море, где погибли десять или двенадцать человек, остальных же, кричавших из воды, что они тонут, Антонио де Фариа приказал спасти, так как без них было невозможно вести джонку, которая была очень больших размеров и с высоким бортом.
Таким вот образом — а все, что я рассказываю, истинная правда, — угодно было господу по праведному решению его божественного правосудия определить, чтобы гордыня этой собаки привела его к наказанию за злодейства и чтобы от рук португальцев он обрел возмездие за то, что содеял.
Когда все было кончено, утро уже почти наступило. Был произведен учет всего захваченного имущества, причем были обнаружены тридцать шесть тысяч японских серебряных таэлей, что на наши деньги, если считать шесть тостанов на один таэль, составляет пятьдесят четыре тысячи крузадо. Кроме этого, на джонке оказалось еще много различных хороших товаров, которых мы не стали оценивать, так как время не позволяло задерживаться здесь долее. Уже все окрестные жители пришли в волнение и переговаривались при помощи зажженных костров. Поэтому Антонио де Фарии пришлось немедленно сняться с якоря, поднять паруса и удалиться с возможной поспешностью.
Глава XLI
Как Антонио де Фариа прибыл к реке Тинакореу, которую наши называют Варелла {143}, и о сведениях, которые дали ему об этих краях некоторые купцы
Из реки Тобазой Антонио де Фариа вышел в среду утром, накануне дня тела господня в 1540 году. Шел он вдоль побережья королевства Шампа, чтобы не быть сбитым с курса остовыми ветрами, которые в этих широтах обычно дуют с большей силой, особенно когда совпадают с новолуниями и полнолуниями. И вот в следующую пятницу, когда он дошел до реки, которую туземцы называют Тинакореу, а португальцы Варелла, он по совету некоторых почел за благо зайти в эту реку, чтобы там разузнать кое-что об иных вещах, в коих хотел быть осведомлен, а также для того, чтобы порасспросить, не слышали ли там о Коже Асене, которого он разыскивал, ибо все джонки из Сиама и со всего малайского побережья, направлявшиеся в Китай, имели обыкновение заходить в эту реку и при случае выгодно обменивали свои товары на золото, душистое дерево и слоновую кость, коих во всем этом государстве имеется великое изобилие.
После того как мы стали на якорь по ту сторону бара против небольшого селения под названием Танкилеу, к нам вскоре подошло много рыбачьих парао с провизией; но, обнаружив, что мы люди необыкновенные, подобных которым здесь никогда не видели, они пришли в великое смятение, говоря друг другу:
— Невиданной новостью поразил нас господь! Дай боже, чтобы по его милосердию эти бородатые не оказались из того народа, который ради своей выгоды и корысти сначала все разнюхивает под видом купцов, а потом грабит, как разбойник. Спрячемтесь-ка поскорее в лес, прежде чем искры от этих головней с белыми от золы лицами не подожгут жилищ, в которых мы живем, и не спалят посевов, над которыми мы трудились, как они всегда поступают в чужих краях.
На что другие отвечали:
— Упаси боже. Раз они уже перешли наш порог, пусть не подумают, что мы опасаемся их, как врагов, ибо, если мы не подадим вида, что боимся их, они скорее откроются нам. Спросим их с веселыми лицами и
