Подойдя к джонке под флагом командующего Антонио де Фарии, они были им весьма ласково приняты, пересказали ему все то, что у них произошло с городским паутарелом, и горько жаловались на его неспособность и на многие несправедливости, которые им пришлось от него вытерпеть. Однако, поскольку купцы успокоили паутарела, договорившись с ним о пятнадцати процентах, из которых они должны были выплатить пять, купцы просили Антонио де Фарию быть настолько любезным и уплатить обещанные им десять процентов, ибо иначе они не смогут купить у него товары. На что Антонио де Фариа ответил, что согласен, но не столько ради себя, сколько ради них. Купцы были очень ему признательны и обо всем договорились в полном мире и согласии.
К разгрузке товаров приступили с возможной поспешностью, так что за трое суток удалось все взвесить, погрузить в мешки и вручить хозяевам, проверить счета и получить деньги, которых было выручено в общей сложности сто тридцать тысяч таэлей, из расчета шести тостанов на таэль, как я уже несколько раз говорил. Но как бы быстро ни совершалась эта перегрузка, все же известие о том, как мы поступили с разбойником на реке Танаукир, успело дойти до города и вызвать в нем большое возмущение, после чего никто уже больше не хотел приходить к нам на судно. Из-за этого Антонио де Фариа вынужден был поставить паруса и удалиться с поспешностью.
Глава L
О том, что случилось с Антонио де Фарией, когда он стал на якорь в порту Мадел на острове Айнане, где он встретился с пиратом, и что произошло между ними
Мы покинули этот порт и реку Мутипинан и взяли курс на север, так как Антонио де Фариа намерен был идти на остров Айнан, чтобы найти некую реку Мадел и там поставить на якорь сильно протекавшую большую джонку или раздобыть лучшую и более водонепроницаемую в обмен на любой товар.
На тринадцатый день плавания при противном ветре Антонио де Фариа подошел к холму Пуло-Хиньор на Кокосовом острове, но, не услышав там ничего о Коже Асене, которого разыскивал, отправился на южный берег, где захватил несколько хороших призов, и, как мы полагали, справедливо приобретенных.
Ибо в его намерения никогда не входило грабить первого встречного, а только пиратов, убивавших или грабивших многих христиан, посещавших этот залив и побережье Айнана. Пираты эти вступали в сделки с мандаринами соседних портов и давали им изрядные взятки, дабы те разрешали им продавать на суше то, что они награбили на море. Но так как господу нашему всегда было присуще из великих зол извлекать великие блага, он позволил по справедливости своего божественного правосудия, чтобы упомянутое мною разбойничье нападение, совершенное на нас Кожей Асеном в устье Лугора, послужило причиной тому, чтобы в Патане Антонио де Фариа принял решение отправиться на поиски злодея, а благодаря этому оказались наказанными и другие разбойники, которые с лихвой заслужили такое возмездие со стороны португальцев.
Мы уже несколько дней с великими трудами производили поиски в Каушеншинском заливе, когда восьмого сентября, в день рождества пресвятой богородицы, после того как мы зашли в гавань под названием Мадел из страха перед новолунием, которое в этих широтах зачастую сопровождается столь сильными бурями и дождями, что нет такого судна, которое могло бы против них устоять (эти бури китайцы называют тайфунами), и погода уже три или четыре дня стояла пасмурная и ничего доброго не предвещала, так что все джонки спешили укрыться в ближайшем безопасном месте, угодно было господу нашему, чтобы вслед за многими судами, искавшими здесь прибежища, вошел в эту гавань один весьма знаменитый пират по имени Инимилау, китаец родом, но незадолго до этого сменивший язычество на мусульманство. Пират этот, как говорят, по наущению касизов магометанской веры, которую он недавно принял, стал самым лютым врагом христиан и во всеуслышание заявлял, что бог обязан дать ему место на небе за те великие услуги, которые он оказал ему на земле, избавляя ее понемногу от негодной породы португальцев, которая с молоком матери впитала любовь ко всякому злу, чем уподобилась жителям Обители Дыма. Таким вот образом и подобными речами поносил он нас столь постыдным и омерзительным образом, что и представить себе невозможно.
Пират этот вошел в реку на очень большой высокобортной джонке, весь экипаж которой был занят парусами, так как ветер и дождь были очень сильны. Проходя мимо нашей стоянки, он отсалютовал нам на китайский лад, на что мы ответили тем же, так что он не заподозрил в нас португальцев. Не догадывались и мы, что он пират, полагая, что имеем дело с такими же мирными китайцами, как те, что каждый час входили в эту гавань, спасаясь от бури. Но на борту у пирата находились пятеро христианских мосо, которых он взял в плен. Те нас узнали и все в один голос воскликнули три раза: «Смилуйся над нами, господи!»
Когда мы услышали этот крик, все поднялись па палубу, чтобы узнать, в чем дело, даже не предвидя того, что могло случиться дальше. Едва мы увидели, что это христианские мосо, мы строго приказали матросам проходившего судна лечь в дрейф, но они вместо этого в знак презрения к нам ударили и барабан и издевательски крикнули три раза очень громко, размахивая и угрожая нам обнаженными мечами.
Когда они стали на якорь примерно в четверти легуа от нас, Антонио де Фариа захотел узнать, что это за люди, и послал к ним хорошо вооруженную шлюпку; не успела она подойти к борту джонки, как ее забросали таким дождем камней, что находившиеся в ней чуть не лишились жизни. Когда она вернулась назад, все гребцы были в ссадинах, а португалец, находившийся в ней, получил две большие раны.
Увидев, что он возвращается весь в крови, Антонио де Фариа спросил, что случилось, на что тот ответил:
— Я, сеньор, не понимаю, в чем дело, но сами вы видите, как с нами обошлись.
И, показав ему раны на голове, объяснил, каким образом они были получены. Все это привело Антонио де Фарию в великое смущение, и он долго ничего не говорил. Наконец, взглянув на присутствующих, он обратился к ним со следующими словами:
— Слушайте, сеньоры и братья мои! Пусть здесь не окажется никого, кто бы сейчас не приготовился к бою, ибо мы, с помощью Христа, должны узнать, в чем дело. Чует мое сердце, что это не кто иной, как собака Кожа Асен, и, возможно, он сегодня же заплатит за награбленные у нас товары.
С великой горячностью велел он тотчас же выбрать якоря и на трех джонках и лантеа отправился под парусами на неприятеля. Когда мы приблизились на расстояние ружейного выстрела, Антонио де Фариа приказал дать залп из тридцати шести орудий, из которых двенадцать были фальконеты и мортиры, а одно — бронзовая осадная пушка, стрелявшая чугунными ядрами. Неприятель был настолько поражен, что не придумал ничего лучшего, как оставить якоря и попробовать выброситься на берег. Но намерение или желание это ему выполнить не удалось, так как Антонио де Фариа разгадал его и успел перерезать ему путь, взяв его на абордаж соединенными силами всех джонок и лантеа, вместе взятых.
Завязался ожесточенный бой: те, кто был близко, вступили врукопашную, а те, кто подальше, метали друг в друга копьями и горшками с порохом; непрерывно стреляло более ста аркебузов; вся схватка продолжалась почти полчаса, причем никак нельзя было предвидеть, кто одержит верх. Но под конец боя угодно было господу нашему, чтобы неприятель, у которого было много раненых и обожженных, не выдержал, и все побросались в воду, что воодушевило наших, и они с громкими криками устремились занимать неприятельский корабль.
Антонио де Фариа, видя, что неприятель тонет из-за сильной волны и быстрого течения, сел на один из двух баланов, на который посадил гребцов и солдат, и с величайшей поспешностью бросился спасать утопавших, из которых выловил шестнадцать человек, не желая, чтобы они погибли, как остальные, так как ему были нужны гребцы на лантеа, ибо в предыдущих схватках большая часть их была перебита.
Глава LI
