и вынесли на палубу семнадцать пленников-христиан, среди них было два взрослых португальца, пять детей, две девушки и восемь юношей. Все они были в таком состоянии, что великая жалость брала на них смотреть. С них немедленно сняли оковы — ошейники, наручники и цепи, все железные и тяжелые. Им сразу же дали одежду, так как почти все они были совершенно голыми, без единой тряпки на теле.
После этого стали расспрашивать одного из португальцев (другой был едва жив), чьи это дети, каким образом попали они в лапы этого разбойника и как его зовут, португалец ответил, что у него два имени — одно христианское, а другое мусульманское, которое он сейчас и носит, а именно, некода {157}Шикаулен, а по-христиански Франсиско де Са. За пять лет до этого он принял крещение в Малакке, в то время как Гарсиа де Са был комендантом крепости. Последний стал его крестным отцом, передал ему свое имя и женил на сироте-метиске, очень красивой девушке, дочери весьма уважаемого португальца, чтобы сильнее привязать его к новой родине. Этот Франсиско де Са в 1534 году отправился на очень большой джонке в Китай, имея на борту двадцать португальцев из самых богатых и почитаемых в крепости, а также свою жену; прибыв к острову Пуло-Катану, он остановился там, чтобы пополнить запасы воды и зайти в порт Шиншеу {158}. И вот однажды ночью, после того как судно простояло в гавани двое суток, Франсиско де Са, воспользовавшись тем, что весь экипаж состоял из таких же китайцев, как и он, а португальцы безмятежно спали, вместе с подручными напал на них и порубил топорами до единого вместе с их мосо, не пощадив ни одного из христиан. К жене же своей он подступил с требованием, чтобы она обратилась в язычество и поклонилась идолу, которого его тукан, капитан джонки, вез с собой в ящике. Когда она таким образом разрешит узы, наложенные на нее христианской религией, он отдаст ее в жены этому тукану, а последний предоставит ему в жены свою сестру, которую вез с собой, язычницу и китаянку. Женщина не пожелала поклониться истукану и выполнить все прочие требования изверга, и тот ударом топорика раскроил ей череп. Покинув остров, Шикаулен проследовал в порт Лиампо, где в этом году собирался торговать, и, опасаясь зайти в Патане из-за португальцев, отправился зимовать в Сиам. На следующий год он снова зашел в порт Шиншеу, где захватил пришедшую из Сунды небольшую джонку с десятью португальцами, которых он перебил. А так как уже по всем краям разнеслась весть о его расправах с португальцами, он, опасаясь встретиться с нашими силами, решил укрыться в Каушеншинском заливе, где торговал как купец, а как пират нападал на тех, с кем мог справиться. Уже три года прошло с тех пор, как он свил свое разбойничье гнездо на этой реке, полагая, что не встретит здесь португальцев, ибо мы не имеем обыкновения торговать в портах этого залива или на острове Айнане.
Антонио де Фариа спросил его, не являются ли эти мальчики детьми тех португальцев, о которых он говорил, но он ответил, что нет, что это дети Нуно Престо, Жоана Диаса и Перо Боржеса, которому также принадлежали слуги и служанки, всех этих португальцев Шикаулен также убил в Момполлакоте в устье реки Сиам вместе с шестнадцатью другими португальцами, находившимися на джонке Жоана де Оливейры, причем единственными, кого пощадили, были они двое — только потому, что одни был плотник, а другой конопатчик. Уже около четырех лет возит злодей их с собой и морит голодом и побоями. А напал Шикаулен на нас только потому, что не признал в нас португальцев, ему показалось, что мы простые китайские купцы, каких он имел обыкновение грабить при всяком удобном случае. Как раз такая возможность, как он думал, представилась ему и на этот раз.
Когда португальца спросили, сможет ли он опознать этого разбойника среди убитых, он ответил, что да. Тогда Антонио де Фариа взял его за руку, перешел с ним на другую джонку, сцепленную с нашей крюками, и показал ему всех убитых, лежавших на палубе, но Шикаулена португалец среди них не узнал. Тогда Антонио де Фариа приказал отправить шлюпки на поиски плававших вокруг трупов и сам сел в одну из них. Разбойника наконец нашли, — у него была большая ножевая рана в голове и колотая рана шпагой в середине груди.
Труп подняли на палубу, и Антонио де Фариа еще раз спросил португальца, точно ли это Шикаулен, и тот ответил, что в этом нет ни малейшего сомнения. Антонио де Фариа этому поверил, так как убитый был опоясан тяжелой золотой цепью, украшенной золотым идолом с двумя головами и телом наподобие ящерицы, с хвостом и лапами, покрытыми зеленой и черной финифтью. Антонио де Фариа приказал оттащить тело на нос джонки, где ему отрубили голову и разрубили его на части.
Глава XLVII
Как на стоянке у мыса Тилаумера к нам подшили четыре гребных лантеа, на которых был размещен свадебный поезд одной невесты
После того как мы одержали эту победу, оказали помощь раненым и позаботились о страже для пленных, было приступлено к переписи товаров, оказавшихся в обеих этих джонках; выяснилось, что захвачено их было на сорок тысяч таэлей с небольшим. Все их мы сложили на судно Антонио Боржеса, которому поручили надсмотр над всеми призами. После этого нам пришлось сжечь одну из джонок, хоть корпус у нее был совершенно новый, так как экипажа у нас не хватало. Теперь мы приобрели еще семнадцать бронзовых орудий, в число которых входило четыре фальконета и двенадцать мортир, причем почти все они носили королевский герб, потому что эта собака сняла их с трех кораблей, на которых перебила сорок два португальца.
Антонио де Фариа на следующий же день утром пожелал отправиться в устье Танаукира, но его предупредили рыбаки, которых захватили ночью, чтобы он никоим образом не становился на якорь у города, ибо там уже все знают, как он расправился с разбойником Шикауленом, а между тем Шилеу, военный начальник и губернатор этой провинции, находился с ним в сговоре, пират отдавал ему треть всего награбленного. Жители города были в величайшем возбуждении, так что, пожелай он даже отдать свой товар задаром, никто не согласился бы его взять, а уж о том, чтобы платить за него деньги, и речи быть не могло. У входа в порт стояли наготове два огромных плота, груженных большим количеством дров, бочек с дегтем и мешков со смолой, жители дожидались только, когда португалец станет на якорь, чтобы спустить на него плоты. Кроме этого, его в гавани ждали более двухсот рыбачьих парао с многочисленными лучниками и воинами. Получив это известие, Антонио де Фариа последовал наиболее разумным советам и отправился в другой порт, к востоку от того на расстоянии сорока легуа. Название этому порту было Мутипинан; в нем находилось много богатых купцов, как местных, так и приезжих, с целыми караванами груженных серебром судов из стран Лаоса {159}, Пафуаса и Геоса. Итак, мы снялись с якоря и в составе трех джонок и лорчи, на которой мы прибыли из Патане, пошли вдоль берега, лавируя при встречном ветре, пока не дошли до холма под названием Тилаумер, где стали на якорь, так как нам трудно было идти против течения.
Мы простояли там тринадцать дней, изрядно досадуя на бурный противный ветер, ибо мы уже испытывали некоторый недостаток в продовольствии, но тут судьба решила нам поблагоприятствовать: когда уже близился вечер, к нам подошли четыре гребных лантеа (похожие на фусты), на которых ехала невеста, направлявшаяся к жениху из своей деревни в другую, под названием Пандуре, отстоявшую от первой на девять легуа. А так как поезд невесты был праздничный, гром от барабанов, тазов и колоколов стоял такой, что голоса человеческого нельзя было расслышать из-за оглушительной музыки и криков. Мы сначала никак не могли понять, что это означает, и нам показалось, что это соглядатаи командующего флотом в Танаукире, высланные на наши поиски.
Антонио де Фариа тотчас же приказал сняться с якоря и приготовился к любой неожиданности. Суда свои он приказал расцветить флагами в знак радости и стал ждать, чтобы плывшие на лантеа поднялись к нему на борт. Последние, увидев все наши суда, собранные вместе и принявшие такой же праздничный вид, как и они, решили, что это поезд жениха, пришедший встретить их на пути, и направились с великим удовольствием в нашу сторону. После того как мы обменялись залпами и приветствиями, какие, приняты в этих краях, они подошли к берегу и там стали на якорь.
Мы совершенно не понимали, что все это означает, и согласились все с капитаном, что это, видимо, разведчики оставшегося позади флота, который не замедлит появиться.
