монархии, ибо только золота и серебра извлекается из восьмидесяти шести копей, как говорят, больше пятнадцати тысяч пико.
Антонио де Фариа, поблагодарив за толковые ответы, напоследок очень просил назвать порт, в котором, по мнению купца, он был бы в наибольшей безопасности, имел бы дело с надежными людьми и лучше всего мог бы продать свои товары, ибо сейчас нет муссона, чтобы совершить переход в Лиампо. На это старик ответил:
— Советую тебе как другу не заходить ни в один из портов острова Айнана и не полагаться на тамошних китайцев, ибо заверяю тебя, что никто из них никогда не скажет слова правды, верь мне, я человек весьма богатый и лгать тебе не стану, не то что бедняк. И поэтому советую тебе пройти внутрь этой бухты, но не выпуская из рук лота, так как здесь много мелей, и том числе весьма опасных; иди этим курсом, пока не достигнешь большой реки, называемой Танаукир; там ты найдешь хорошую якорную стоянку, где ты будешь в безопасности и за два дня сможешь распродать все свои товары и еще много других, если бы они у тебя оказались. Но не советую свозить их на берег, ибо весьма часто вид богатств вызывает алчность, а алчность отнимает разум, и это даже у людей смирных, что уж говорить о буйных и бессовестных, которые по самой природе своей более склонны брать чужое, нежели из любви к господу делиться своим с нуждающимися.
После этого он и прочие, бывшие с ним, распрощались с капитаном и с другими португальцами, произнеся множество любезностей на которые обычно они скупятся. В отплату за подарок Антонио де Фарии они преподнесли ему коробочку из черепахи величиной с солонку, наполненную мелким жемчугом, и двенадцать жемчужин приличной величины, прося извинить их за то, что не вступили с ним тотчас же в торговую сделку, — они боялись, что это могло бы стоить им жизни, согласно суровым законам этой страны, и умоляли его также поскорее удалиться, прежде чем явится мандарин флота, ибо, если он обнаружит здесь иностранного купца, то наверняка сожжет его судно.
Антонио де Фариа не захотел пренебречь советами этого человека, ибо слава его могли оказаться правдой, тотчас же поставил паруса и, перейдя на другой берег с южной стороны, после двухдневного перехода достиг реки Танаукир, в котором стал на якорь перед небольшой деревней под названием Нейтор.
Глава XLVI
О том, что произошло на этой реке у Антонио де Фарии с одним пиратом-ренегатом по имени Франсиско де Са
В устье Танаукира мы простояли на якоре всю ночь с намерением отправиться на рассвете в город, отстоявший в пяти легуа от этого места, и узнать там, не сможем ли мы договориться о продаже наших товаров.
Дело в том, что товаров этих у нас было очень много, суда были перегружены, и не проходило дня, чтобы мы по два, а то и по три раза не садились на мель, которая порой простиралась на четыре-пять легуа; а море местами было так мелко, что мы не отваживались идти иначе как днем и ни на мгновение не выпускали из рук лота. Поэтому решили, что надо избавиться от всех наших товаров, а посему у Антонио де Фарии была одна только мысль в голове, — где бы найти порт, в котором их можно было бы продать.
И поскольку господу нашему было угодно привести нас для нашей цели в эту реку, мы почти целую ночь протрудились, буксируя суда из устья на плес, потому что течение было настолько сильно, что, несмотря на попутный ветер и поставленные паруса, нас все время сносило в море. В то время как мы занимались этим делом и палубы наши были завалены тросами и канатами, среди которых едва можно было повернуться, к нам навстречу вышли две очень большие джонки, с надстройками на носу и на корме, марсами, покрытыми тентами из шелка, расцвеченные повсюду черными с красным вымпелами, придававшими им весьма воинственный облик. Связавшись цепями, чтобы действовать соединенными силами, они напали на нас с такой стремительностью, что у нас не было даже времени подготовиться к бою, и нам пришлось бросить за борт все буксиры и фалы на палубе, дабы нацелить на врага артиллерию, что для нас было тогда самым важным.
Обе джонки подошли к нам с превеликим криком и громом барабанов и колоколов, и первый залп из трех, которыми они угостили нас, был из двадцати шести орудий, из коих девять были фальконетами и мортирами, так что мы сразу поняли, что народ этот с другого берега Малайи {156}, и это несколько смутило нас. Антонио де Фариа как человек проницательный, увидел, что они идут на нас, связавшись цепями, тотчас понял их намерения и стал спускаться по течению, чтобы выиграть время и ввести их в заблуждение относительно того, кто мы такие. Они, в свою очередь, будучи опытными в своем деле разбойниками и не желая, чтобы добыча ушла у них из рук, отцепились друг от друга, дабы удобнее было нас нагнать, и, приблизившись к нам, тотчас же атаковали и забросали таким количеством копий, что устоять почти не было возможности.
Антонио де Фариа, укрывшись с двадцатью пятью солдатами, которые были у него на джонке, а также с десятью или двенадцатью рабами или матросами под навесом, обменивался с неприятелем выстрелами из аркебузов в течение примерно получаса, пока они не израсходовали всего своего боевого запаса. А было его так много, что всю палубу они нам засыпали пулями. Наконец сорок из них, по-видимому, самых смелых, решили покончить с нами и перескочили на нашу джонку с намерением захватить ее носовую часть, и нашему капитану пришлось оказать им надлежащим прием. Обе стороны набросились друг на друга с великим пылом, и между ними завязался бой настолько яростный, что не успели мы оглянуться, как из сорока нападавших двадцать шесть было уложено на месте, остальные же побросались в море.
Наши, видя, какой успех им дарован десницей господней, бросились в числе двадцати человек в джонку неприятеля и не встретили там особого сопротивления, так как начальники были уже все перебиты. Рубя направо и налево всех, кто попадался им под руку, наши добились того, что все матросы сдались, и им была дарована жизнь, так как для стольких кораблей наши не располагали достаточным экипажем.
Покончив с неприятельской джонкой, Антонио де Фариа поспешил на выручку Кристовану Борральо, на которого напало другое судно, причем исход боя был для наших весьма сомнителен, так как многие были ранены. Но господу нашему было угодно, чтобы враги, убедившись, что с этим подкреплением перевес уже не на их стороне, побросались в море, где значительная часть утонула, и обе джонки оказались таким образом в наших руках.
Когда мы подсчитали потери, выяснилось, что победа нам стоила одного португальца, пяти мосо и девяти матросов, не считая раненых; врагов же было убито восемьдесят человек и примерно столько же взято и плен.
После того как нашим перевязали раны и разместили их возможно лучше, насколько это позволяли обстоятельства, Антонио де Фариа приказал выловить бросившихся за борт матросов, которые кричали, что тонут, и умоляли им помочь. Всех их забрали на его большую джонку и связали. Антонио де Фариа принялся их допрашивать, что это за джонки, как зовут их капитана и остался ли он в живых или убит, но никто ничего толком не пожелал ответить. В то время как они упрямо умирали под пытками, с другой джонки послышался голос Кристована Борральо, он кричал:
— Ах, сеньор, ах, сеньор! Пожалуйте-ка поскорее сюда. У нас, оказывается, больше дела, чем мы ожидали.
Антонио де Фариа немедленно перескочил в его джонку с пятнадцатью или шестнадцатью солдатами и спросил его, что случилось; на это Кристован Борральо ответил:
— Слышу под баком много голосов, видно, там спрятаны люди.
Когда все солдаты собрались вокруг него, Антонио до Фариа приказал открыть люк и услышал, как снизу поднялся великий крик: «Смилуйся над нами, господи боже!» Крики эти сопровождались таким воем и всхлипываньями, что все это казалось чем-то сверхъестественным. Изумленный Антонио де Фариа приблизился со своими людьми к люку и увидел, что в трюме лежит большое количество пленников. Капитан наш не мог еще понять, что это значит, и приказал кому-нибудь спуститься в люк. Туда спрыгнули два мосо
