обреченности на длинном лице.
– Все эти вопросы мне уже задавали, – сказал я. – Что вы еще хотите услышать?
– Эксперимент закончен, – буркнул Всеволод Рудольфович. – Результат отрицательный. Приступаем к следующему. Объект пять…
В руке сотрудника показалась металлическая авторучка. Надо же – снова знакомый предмет.
– И что вы собираетесь делать? – насмешливо поинтересовался я
Но в следующий миг услышал щелчок – и меня окатила неприятная волна неуверенности и страха. Тут же отпустило.
Еще один щелчок – и стало ужасно тоскливо, захотелось вскочить и убежать отсюда. По-прежнему мешали браслеты.
Третий щелчок.
А ведь я совсем забыл про силу этих чувств. С удивлением и совершенно неуместным ощущением какой-то ностальгии я провалился в бездну тоски и жалости.
Сквозь собственные слезы и всхлипы услышал удовлетворенное:
– Эксперимент завершен. Результат положительный…
Очухался уже в соседнем помещении. Это был огромный светлый зал, заполненный людьми и сложными металлическими конструкциями. Даже не помню – добрался сюда своим ходом или меня притащили крепкие конвоиры, что сейчас топтались рядом.
Рядом стоял полковник наблюдая за мной иронично и снисходительно. Мстительная скотина…
«Отходняк», как и полагается, сопровождался некоторой эйфорией, и я поинтересовался с идиотской улыбкой:
– Что это было?
– Практические занятия, – пояснил полковник. – Мы не можем ждать, пока физики с химиками разберутся, как все устроено в ваших забавных штуковинах. Наша главная задача выяснить – как все работает. Не хочешь помогать подсказками – послужишь подопытным материалом…
– Спасибо! – тупо сказал я. – А здесь… Здесь – что?
– Здесь изучают Штуку, – сказал полковник. – Хочешь посмотреть?
Я кивнул. Мне помогли подняться. Чувствовал я себя на редкость легко, просто замечательно – так всегда после удара жалостью. Глядишь – и втянуться недолго…
Прошли по прорезиненному покрытию пола к металлической лестнице, поднялись по крутым ступенькам. На высоком мостике с перилами толпилось множество людей в синих халатах и таких же шапочках. Лица были глубокомысленны, но все-таки, наружу нет-нет – и пробивалось недоумение и растерянность. Казалось, все эти техники, инженеры и ученые просто не знали, что они здесь делают.
Металлическая эстакада окружала площадку, на которой во всей красе громоздилась Штука. Не знаю, что тут находилось до этого – наверное какой-нибудь хитроумный реактор холодного ядерного синтеза – но Штука в окружении высокотехнологичных приспособлений и жрецов науки смотрелась крайне эклектично и даже нелепо.
Я, конечно, не специалист, но и мне понятно: сколько не морщи лоб и не разлагай молекулы на атомы, а алгеброй гармонию не измеришь. Штука была из другого мира, и если для ее создания вообще применялась наука, то самая скандальная из них – алхимия.
Правильно, наверное, предполагает Затворник: древний Послушник действовал не столько знанием, сколько невероятным чутьем и верой – так, говорят, совершал свои открытия великий Тесла.
А тем временем, наш современный Тесла – Затворник, сновал между конструкциями, оживленно объясняя что-то коллегам из нормального мира. Судя по скептическим физиономиям, коллеги не особо-то верили его словам, отчего тот кипятился и срывался на нечленораздельные возгласы.
Здесь все понятно – Затворник в прямом и переносном смысле сорвался с цепи, никаких обязательств перед Кланом у него теперь нет, как скоро не станет и самого Клана. Он снова на воле, и ему очень хочется поделиться с понимающими людьми своими потрясающими открытиями.
Все-таки, эти ученые слишком далеки от народа. Сначала придумают водородную бомбу – а потом занимаются миротворчеством. И удивляются, отчего это народ плюет в их сторону…
– Хочу выразить тебе благодарность, Близнец, – сказал полковник.
– За что? – несколько подавленно спросил я.
– Это ведь ты разговорил его? – полковник кивнул в сторону Затейника. – Не спорь. Будем исходить из этого…
– Зачем? – тупо спросил я.
Внизу о чем-то громко заспорили, какой-то бородатый сотрудник тыкал пальцем в сверкающее Око и доказывал что-то, что называется, с пеной у рта.
– Затем, чтобы избавить тебя от необходимости общаться с Альбертом, – тихо, сквозь зубы, сказал полковник.
Вот это номер! Неужто подействовало? Вражеская коалиция дала трещину?!
– Я знаю, как ты важен для функционирования Штуки, – продолжил полковник. А потому не могу допустить, чтобы тебя использовали для…
Полковник замялся. Огляделся несколько затравленно, сверля взглядом проходящего мимо специалиста.
– Для шантажа? – подсказал я.
– Сообразительный парнишка, – сказал сквозь зубы полковник. – Ты это… Хм. Не ходи к нему. Если будет вызывать – меня предупреди вначале…
– Конечно, какие вопросы! – доверительно сказал я. Перегнулся через перила, глянул на чудовищный, будто вынырнувший из адской кузнецы, агрегат.
Специалисты теперь сгрудились вокруг Ока. Затворник говорил тихо, но его скрюченные пальцы дрожали от напряжения. Какими тайнами мироздания он делился с этими угрюмыми создателями оружия массового поражения?
В какой-то момент я ощутил на себе пристальный взгляд. Оглянулся. Полковник о чем-то говорил по мобильному телефону, на меня он даже не смотрел. В этом большом зале никому не было до меня дела. Все внимание т теперь было обращено к Оку: там из цветных искр формировалось что-то, вроде огромного зрачка.
Только я чувствовал, что чудовищный глаз внимательно смотрит на меня одного.
10
Не знаю, сколько времени прошло. Я просто не догадался считать дни или делать зарубки на стенах своей камеры. Наверное, не меньше месяца. Это очень странно: от меня ничего не требовали, но и не отпускали. Ей-богу, я всерьез начинал чувствовать себя деталью таинственного механизма. Все, что от меня теперь требовалось (наверняка, с подачи Тихони) – это хорошо себя чувствовать. Вовремя ложиться спать, жрать от пуза, находиться в хорошем расположении духа. Даже телевизор в камеру поставили. Да и если говорить серьезно – и не камера это вовсе, а вполне приличные апартаменты.
Мне позволено совершать прогулки, встречаться с друзьями – в специально отведенном и хорошо просматриваемом секторе. Даже во внутренний дворик корпуса выходить можно. Хотя и знаешь: за тобой неустанно следят равнодушные камеры.
Крот и Доходяга, казалось, смирились с ролью узников, стали унылы и обреченно спокойны. И только Хиляк оставался холодным, насмешливым, и взгляд его сохранил характерную едкость.
Мы сидели на лавке под маленьким квадратом синего неба, которое собиралось отгородить от нас наползающее облако. Хиляк прятал лицо под неизменной, как мир, шляпой. Правда стало казаться, что у той устало провисли поля. Хиляк курил, любуясь струями дыма и говорил:
– Затворника давно не видел. Как подменили человека: он теперь у местных ученых что-то вроде гуру…
– Докопался, наконец, до тайны Штуки? – предположил я.
Хиляк посмотрел на меня задумчиво, покачал головой:
– Это вряд ли. Не нужна им никакая тайна. Не берусь утверждать наверняка, но по-моему, они производство налаживают…
– Производство? – переспросил я.
