беспримерную мразь. Угрёбище набрало сил в поражённой радиацией Твери, покинуло укрывище и потащилось навстречу своему позорищу. И был день холодный, и дул ветер северный, и принесла Бандурина зла немерено, однако не устояла пред достойными мужами, ибо в тот час мудрые вели непобедимых. И упокоилось чудовище в особом склепе, специально для неё выстроенном по эксклюзивному проекту. Умертвить прошаренного манагера, в силу его неодолимой эффективности, не смогли даже лучшие из лучших людей того времени, а эльфов с их техническим знанием поблизости не случилось. Даздраперму Бандурину заточили вместе с присущими ей самодовольством, тягостью и целесообразием. Так она и лежит, ни жива ни мертва, на окраине Лихославля, оставленная на вечность в своём узилище. Вот оно!
Когда на постоялый двор заглянул ражий ратник в коричневом бушлате с воротником медвежьего меха, удача улыбнулась отряду: Щавель вышел до ветру и застал чужака беседующим с хозяином.
— Кто таков? — Щавель терпеливо дождался, когда незнакомец сядет на коня и отъедет. Длинный топорик на поясе и два дрота в седельной кобуре свидетельствовали, что ратник при исполнении.
— На постой просился. К Ивану его направил, поддержу коллеге бизнес, — улыбнулся хозяин.
— Отчего же у себя не приютил?
— Так места закончились. Он не один, там десятка приехала, а этот чисто поинтересоваться завернул.
— Чей он? — Известие об оружных ратниках диковинного вида, разъезжающих по соседству, заставило насторожиться.
— С Селигера, — выдал хозяин. — Редкие гости у нас.
Щавель поспешил в трапезную, где вовсю гудели, знаками подманил Карпа, Сверчка и Лузгу.
— Не спать, — приказал он и посмотрел на старшего ратников. — Выставь фишку. Здесь шарится десятка бойцов с Селигера, возможно, не одна. Доложить расход личного состава.
— Мои на месте, — пробасил караванщик.
— Шестерых в город отпустил, от Фёдора тройку и своих, не более трети, согласно Уставу, — отрапортовал Сверчок.
— А твои куда-то с бардом слиняли, хрен знает куда, — криво усмехнулся Лузга.
«Совсем расслабились, — подумал Щавель. — Чувствуем себя как дома, забывая, что в гостях. Теперь жди беды».
— Добро, — словно льдину в колодец кинул он и обратился к Карпу: — Пошли человека коней проверить. Да пусть задним ходом выйдет, не через главный. Осмотрится на месте и сразу назад, если что.
— Чуешь нехорошее? — спросил Карп.
— Есть маленько.
Сверчок уже был возле стола ратников. Шепнул двоим из своей десятки, дружинники скрылись за дверью. Разговоры в трапезной стали утихать.
Сопровождаемый Лузгой с коптилкою Щавель поднялся в свою комнату, взял с постели налуч, распустил шнурок, вытащил лук, нацепил тетиву.
— С Селигера… Мутное дело. — Лузга приоткрыл окно, по-волчьи цепко окинул взором тёмную улицу, прислушался, но ничего не увидел и не услышал. — Ну, чего кумекаешь?
— То, что у нас бардак. Треть людей чёрт знает где. — Щавель запихнул в чехол лук, завязывать не стал, закинул на плечо колчан. — Оружие проверь.
— В порядке, — огрызнулся Лузга, но тут же достал из котомки обрез, переломил, одобрительно кивнул и вернул в исходное.
Щавель на короткое время высунулся в окно. Полная луна просвечивала в прореху облаков, но звёзд не виднелось. На конюшне перестукивали копытами сонные лошади, доносило оттуда навозом, с сеновала пёрло сладковатой соломенной прелью, а из курятника тянуло кисловатым гуано, сморкался ратник на фишке, от стены пахло гнилью. «Высоко, не залезут, цепляться не за что, — отметил Щавель и закрыл рамы. — Может, я зря паникую? Или не зря? Что-то много из Озёрного Края стали тут шариться, Едропумед с Селигера, бойцы с Селигера. Или совпадение?»
Движимый наитием, старый лучник вытянул из-под кровати сидор, на ощупь извлёк мешочек с Хранителем, сунул за пазуху. Пнул сидор взад и решительно направился прочь, Лузга едва поспевал за ним.
«Жёлудь-то чего потащился на ночь глядя? — тревожно билось отцовское сердце. — Куда сманил парней проклятый комедиант?»
— Держитесь меня. — Филипп запалил свечу дорогой басурманской зажигалкой и, крадучись, словно мышь, спустился по осклизлым ступеням в гробницу.
Узилище союзницы прадо располагалось в священной рощице вековых берёз и осталось бы при других условиях незамеченным, если бы настырный гид не привёл к самому порогу. Приземистый склеп из дикого камня давно порос мхом, но крашеная кованая оградка, которой он был обнесён, указывала, что объект находится под охраной государства.
— Дело верное, ребята, — страстно уверял Филипп, — сработаем быстро, никто не заметит. Зайдём, выйдем, закроем, будто всё так и было. Погребли Бандурину с её аксессуарами, однако столь в ней оказалось эффективности, что показываются эти сокровища только раз в году. Эта ночь — сегодня. Никому ещё не удавалось их взять, потому что редки на свете сведущие люди и страшно далеки они от народа. Я сам прознал секрет сравнительно недавно от одного дряхлого деда из Померани. Сам он уже на ладан дышит, слишком стар для похода за сокровищами. Я пил и пел, как заведённый, и так уважил почтенного балладами, что он расчувствовался и поведал мне тайну.
— Нас-то зачем позвал? — резонно вопросил Михан.
— Одному не справиться, надо плиты тяжёлые ворочать, — признался Филипп. — И с вами проще, чем с ратниками. Вы парни молодые, службой в дружине не испорченные, так что найденное не отберёте. Поделим между собой поровну. Если вы бахвалиться не начнёте, никто и не прознает. Вещей у Даздрапермы Бандуриной немного, лишь то, что она несла. Трое спокойно спрячут на себе. Ну, вперёд, на дело?
От речей таких, сказанных подле укрывища, парни пришли в смущение. Неловко было отказываться, вроде как получалось, что обманули доверие.
— Была не была! — отважился охочий до приключений Михан, у которого ростовщические закрома разожгли молодецкую алчность до всего и вся. — Идёшь, мой кислый друг?
— Иду. — Жёлудь хотел только одного, чтобы Михан отгнил с расспросами о походе на больничку. Молодой лучник страсть как боялся проболтаться о спрятанном там золоте.
Железная дверь была заперта на висячий замок, но Филипп, повозившись, отпер его. Парни сошли в гробницу, принюхиваясь к сырости изъеденного мхом камня и, к своему удивлению, не обнаруживая намёка на могильный тлен. Лестница была короткой. Пол располагался примерно на половине роста ниже уровня земли, само же помещение оказалось размером как поставленные бок о бок четыре телеги. В центре стояла низенькая каменная домовина — аккурат, чтобы поместить в неё невысокого толстого человека.
— Цела-целёхонька, — бард озарил мятущимся светом гробницу, изучил и остался доволен. — Пора начинать.
Крышка гранитного саркофага была закреплена по углам глубоко ввинченными бронзовыми болтами. Шляпка одного осталась залита сургучом, но с остальных чьи-то шаловливые рученьки успели сбить пломбы. По лужицам сургуча заметно было, что сбивали и подновляли пломбы не единожды. Бард выудил из-за пазухи отвёртку и начал орудовать, пыхтя от натуги, — за долгие годы резьба прикипела. Время шло, прилепленная к крышке свеча таяла.
— Есть! — Филипп выкрутил винт с палец толщиной и длиною в локоть. — Давай-ка ты.
Михан поплевал на ладони и азартно приступил к работе. Бард выудил из кармана пяток слипшихся огарков, где-то по случаю скоммуниженных, пересадил на них огонёк догоревшей свечи, прилепил к саркофагу.
— Со всей заботой о трудящихся, — голос его в тесной гробнице звучал глухо. — Даёшь встречный
