На улице их ждал Пентекостес, сердито поправляя узел галстука и указывая на развешанные плакаты. В качестве префекта он не видел способа воспротивиться выражению воли народа.
– Очень сожалею, Полидоро. Только посмотрите, чего они тут понавесили. Налетели как египетская саранча, я ничего не мог поделать.
Пентекостес, терзаемый деликатностью, шумно сморкался, и видно было, что он охотно скрылся бы с глаз фазендейро. Его удерживали лишь торжественность его миссии и богатство Полидоро.
В пятницу Триндаде проснулся изукрашенный плакатами, приготовленными специально в честь бразильской футбольной команды накануне финала чемпионата мира.
– Как хороши украшенные плакатами улицы! Это воскресенье принесет славу Пентекостесу, – насмешливо сказал Виржилио, не догадываясь о причинах дурного расположения духа политического деятеля.
– Поглядите на плакаты: ДА ЗДРАВСТВУЕТ МЕДИЧИ, ПРЕЗИДЕНТ-ЧЕМПИОН! – Радость Мажико выдавала его любовь к военным. Со времени переворота в 1964 году он был спокоен за судьбы Бразилии.
– В Триндаде подлиз – пруд пруди, – презрительно отрезала Диана.
Развешанные по улице плакаты напоминали про флажки на июньских торжествах[37]. Каждый плакат по-особому обожествлял того или иного игрока. О героях Олимпийских игр был сложен целый эпос; под эгидой самого Нептуна, в пене славы красовалось имя Пеле.
– А это что такое? – запинаясь, произнес Полидоро и указал на плакат между Медичи и Пеле.
Себастьяна, при всей своей скромности, захотела показать свои хилые успехи в чтении, которому обучал ее Виржилио, и начала читать по слогам:
– Про-сти-тут-ка вер-ну-лась. Бур-ны-е а-пло-дис-мен-ты! – прочла она с одного захода.
Себастьяна осталась довольна, но правильное прочтение пока что не сопровождалось у нее столь же быстрым пониманием прочитанного. Поэтому она гордо выпрямилась, готовая пожать лавры. Но, обернувшись к Полидоро, увидела, что он побледнел и чуть ли не лишился чувств. Только тогда она заподозрила, что в надписи что-то не так.
– А о какой это проститутке там написано? – недоверчиво спросила она.
Эрнесто подошел к Пальмире, желая показать себя перед ней храбрецом.
– Это работа Нарсисо. Война началась, но и мы к бою готовы.
Себастьяна, проникшаяся высоким искусством и воображавшая себя куртизанкой былых лет, вовсе не оскорбилась: ведь даже на земле Христа, так далеко от Триндаде, многих женщин забрасывали камнями только за то, что они занимались этим ремеслом. В любую эпоху ханжи и импотенты требовали человеческих жертв.
– Настала очередь Триндаде показать свою нетерпимость, – сказала она, вспомнив одну из фраз Виржилио.
Пентекостес еще не ушел и дожидался, как развернутся события.
– А чем вы можете доказать, что существуют подобные обвинения? С каких пор нас можно сравнивать с язычниками? Если вы ставите под сомнение наш уровень цивилизации, почему бы не обратиться в суд с жалобой? – вызывающе высокомерно изрек он.
Вмешательство Пентекостеса грозило обернуться ссорой с Полидоро – удобный случай посчитаться за старые обиды.
– К чему столько пустых слов, Пентекостес? Кого вы хотите обмануть, кроме проституток и сутенеров? – ответил Полидоро, приготовившийся к схватке: не верил он, что слова этого человека разрубят узел.
Пентекостес уступил, пытаясь скрыть собственное замешательство. Дружба с семейством Алвесов, особенно с Полидоро, обязывала его к сдержанности, даже невзирая на престиж и служебный долг. К тому же и время поджимало: давно пора ему сидеть в кабинете и защищать интересы города.
Слова Пентекостеса побудили многих вернуться в «Ирис». Все еще глядя на плакат, который никто не догадался снять, Полидоро вдруг заметил, что остался один. Подумал, что Виржилио, знаток стратегии, почерпнутой из книг о войне, должен был остаться рядом с ним.
– Враг начал сжимать кольцо осады, – сказал Полидоро. – Хотят посадить нас на хлеб и воду, верно, Виржилио?
Его успокоило воспоминание о Библии. Евреи, защищая своего единого Бога, тоже жизни не жалели.
Думая о клеветнических обвинениях в адрес Каэтаны, Полидоро не удивился молчанию Виржилио, обычно такого говоруна. Наверное, он старается извлечь из памяти примеры, которые можно было бы использовать в борьбе с врагами. Надо согласиться с ним в том, что, как только удастся обезвредить Додо, остальные противники сами сложат оружие.
– Чем мы их встретим? – стоял на своем Полидоро. Историк словно онемел. Такое поведение граничило с эгоизмом, отсутствием солидарности.
– Вы слышите, Виржилио? Обеспечьте немедленное отступление врага, если понадобится, мы скальпелем вскроем гнойник.
Все еще глядя на плакат, Полидоро решил дать возможность Виржилио реабилитировать себя. В особенности потому, что убедился: самая драматическая ситуация нуждается в союзах и союзниках.
Виржилио пребывал в молчании, выказывая безразличие и трусость. Покинутый другом, Полидоро счел необходимым посмотреть на учителя в упор. В состоянии ли он выдержать его стальной взгляд? Но, повернув голову, не увидел Виржилио: тот исчез вместе со всеми.
– Куда удрали эти сукины дети?
Полидоро заподозрил, что его помощники юркнули в кинотеатр через боковую дверь, хлопавшую на
