– Держу пари, Виржилио вот-вот появится, – сказала Себастьяна. Она уже жить не могла без учителя. Благодаря ему жизнь могла когда-нибудь улыбнуться ей. Особенно когда он пичкал ее историями, которым она верила только потому, что узнавала о них от него. Прекрасные, как солнечный день, истории. Для нее они были вроде поездки в Рио-де-Жанейро.
Среди общего гама появился Виржилио.
– Я догадался, что вы хотите меня видеть. Виржилио, так заботившийся о своем внешнем виде, никогда не забывавший сунуть чистый платочек в нагрудный карман пиджака и всегда готовый осушить слезы чувствительной женщины, теперь поразил присутствующих неряшливостью.
– Почему вы так поздно пришли? Где вы были? – нетерпеливо спросил Полидоро.
– Все там же, меня преследовали призраки и огни театра, которые и сейчас затмевают мою жизнь. Я уходил последним, погасил огни, и зал погрузился в темноту. С какой болью выключил я прожектора, освещавшие такой великолепный спектакль.
– А как вы узнали, что мы здесь? – спросила Диана, недовольная тем, что предметом всеобщего внимания стал Виржилио.
– Куда же нам идти, если не хватает смелости отправиться домой!
– Эрнесто тоже бродит у кинотеатра? – Пальмира уже не хотела внимать угасшей любви. Для нее роман закончился в «Ирисе». Она надеялась, однако, что аптекарь не разболтает об их приключении под лестницей.
– Если 6 я понимал хотя бы, что произошло! – Виржилио высморкался – видно, простыл. Провел пятерней по волосам, пытаясь принять приличный вид. Со стыдом подумал о том, что вещественные доказательства его разочарования и забвения себя самого останутся в зрительной памяти его друзей.
Его грустное, но искреннее признание вызвало замешательство у присутствующих. Впервые в жизни учитель сознался, что не понимает реальности, свидетелем которой он явился, отказался от своего дара мгновенно придумывать объяснение происходящего в настоящее время и не может истолковать событие по горячим следам.
При таких чрезвычайных обстоятельствах Полидоро взял обязанности учителя на себя. Прижав ладони к потным вискам, где вились редкие волоски, он напряг свою память.
– Все началось незадолго до конца первого акта. Я сидел в первом ряду. Волновался, конечно, и мысли мои были совсем не о том, что Нарсисо со злостными намерениями может воспользоваться задней дверью, чтобы разделаться с Балиньо и заставить музыку умолкнуть.
– Да зачем ему было связываться с Балиньо? Он мог схватить Каэтану после финала оперы, когда она раскланивалась бы перед аплодирующей публикой. Представляете, какой поднялся бы переполох, если бы он исчез с Каэтаной? С примадонной! Ее вдобавок могли бы обвинить в том, что она пользовалась голосом оперной звезды, которая получает за выступление уйму денег в долларах! – поддержал Виржилио полет воображения фазендейро.
– Так кто же был виноват? – спросила Диана и сделала вид, будто собирается покинуть вокзал и отправиться в постель без мужчины.
– Любой из нас, – сказала Пальмира, роняя сомнение в тронутые ржавчиной гордыни сердца.
Не обращая внимания на женщин, Полидоро продолжал вспоминать:
– Я знаю только, что вдруг исчез голос гречанки вместе с оркестром, хотя Каэтана продолжала шевелить губами.
Каэтана заметила это не сразу. А когда поняла, в чем дело, застыла от изумления, вытаращила глаза и забыла закрыть рот. Остальные, увидев, в каком она состоянии, тоже замерли, за исключением Эрнесто, который в любовном порыве продолжал проявлять свою страсть к Виолетте, ему и дела не было до того, что радиола дядюшки Веспасиано перестала посылать в зал нужную для действия музыку.
Джоконда, выступавшая в роли Флоры, одернула Эрнесто. Потянула за фалды пиджака, который не раз сходил за фрак. Ей претило тщеславие аптекаря. Он никак не мог смириться перед очевидностью. Затем Джоконда подошла к Каэтане: все еще надеялась, что Балиньо просто замечтался и вот-вот снова пустит музыку. Пока они стояли обнявшись минуты две, Джоконда шепнула несколько слов Каэтане на ухо. Та рывком высвободилась, словно раненная в сердце невыносимой правдой, и услышала свистки. Публика наконец раскрыла обман. Каэтана, вместо того чтобы петь, позаимствовала голос, звучавший из-за кулис. Актриса съежилась – какую подлость подстроили ей друзья Полидоро. Оскорбленная, Каэтана поспешила за кулисы, не упав только благодаря Эрнесто, который, видя, что лишается пылкой возлюбленной, требовал, чтобы она вернулась туда, где ее будет хранить изображаемая им любовь. Пусть предмет любви скрылся с глаз, он все равно останется неистовым влюбленным.
– Вернитесь, Виолетта, вернитесь! Что станет без вас с бедным французским дворянином!
Убежденный, что публика поверит в искренность его чувств, схватил Каэтану за руку. Каэтана вырывалась, споткнулась и чуть было не растянулась на помосте, но Эрнесто удержал ее на ногах. Он совершил этот подвиг, так как знал, что десятки мужчин, сидящих в зале, завидуют его запретной любви, переживают его неудачу. Затем он помог актрисе удалиться со сцены с таким же достоинством, с каким она вышла к рампе.
Однако, скрывшись с глаз зрителей, Эрнесто вспомнил, что должен содержать семью, заботясь об инфарктах и вывихах, и отпустил руку Каэтаны без малейшей жалости. Он оперся о колонну, чтобы перевести дух, и потерял Каэтану из виду; помнил только, что Данило, готовившийся выступить в роли сердобольного отца во втором акте, пошел следом за актрисой. Князь оскалил зубы, готовый расправиться с кем угодно.
– Все было совсем не так. Это ложь от начала до конца.
Джоконда не выдержала, прервала изложение невеселой версии Полидоро. Надо же, ей приписывают неблагодарность и коварство. Да что она могла шепнуть Каэтане на ухо, чего та не знала бы и без нее? При других обстоятельствах актриса не раз изливала ей душу, так нуждающуюся в благотворном омовении. В рассказ надо внести поправки: не Эрнесто увел Каэтану за кулисы, это сделала она сама, когда поняла, что актриса из-за слез почти ничего не видит, кроме рвов, гор и пропастей, – вот тут-то Джоконда энергично вмешалась.
– Эрнесто хотел отобрать ее у меня. Но что он понимает в женщинах? То, что он спит с ними, не дает ему права ранить их неустойчивые, отчаянные чувства.
