Прекрасного не понимает никто, кроме Юли Фридман. Надысь листал её дневники и обнаружил интересное наблюдение, сделанное ею во время чтения «Структурной лингвистики» Ю. М. Лотмана, автора «Структурной лингвистики».
Лотман восхищается омонимической рифмой – насколько, мол, она информативнее, чем, скажем, тавтологическое:
«Любой заметил бы, насколько стихи улучшены нечаянной заменой, – только не Лотман», – резюмирует Юля.
В порядке совершенствования себя в искусстве литературного репортажа был в клубе «Метелица», где обмывали роман «Лёд» Сорокина. Сначала все ожесточённо ходили, пили напитки и курили – у кого что. В центре зала громоздился кусок льда и таял. Капало.
Виски кончилось быстро. Есть подозрение, что его выпил лично директор издательства «Ad Marginem» Иванов А. Т., потому что его лицо было красным, как у человека, который выпил виски гораздо больше меня!
Сорокин подписывал книжки и раздавал интервью. «Что вы можете сказать экспромтом для нашего издания?» – спрашивали его. «Говорите сердцем», – отвечал Сорокин и допускал до себя следующего интервьюера. Пока наконец одна девочка с магнитофончиком не спросила: «Владимир Георгиевич, первый вопрос. Вот теперь, когда вы уже издаётесь такими значительными тиражами…» Тут Сорокин стал оживленно смотреть в глубину зала и с энтузиазмом сказал: «П-простите, мне… т-там… сейчас… я обязательно к вам вернусь», – и скрылся от серьёзной девочки навсегда.
А потом был концерт.
Надо сказать, что концерт был не там, где нам выделили ходить, а там, где сидят взаправдашние крутые. И поэтому там было много красивых девушек, которые ходили в уборную!.. Они раз по пятнадцать за вечер ходят в уборную, потому что когда эдак выразительно идёшь в уборную (а потом ведь ещё из уборной!..), то крутые реально могут тебя заметить и на тебе жениться. Я специально сел там, где пролегает Великий Уборный Путь. Чисто в научных целях. А потом был концерт.
Мне понравилась группа «Приключения Электроников». Вот это настоящая музыка! Когда пацаны рубили «До-свиданья-наш-ласковый-Мишка» с рефреном «ла-ла-ла» из «Хей-Джуд», многие люди реально плакали. А по экранам неслись танки Т-34!.. И Сталин мудро курил трубку, и все мы были как один Советский народ.
Потом были Лаэртский и Скляр, но это уже ерунда – после танков. А когда началось всякое Шура и Любаша, мы поняли, что которое в честь нас, вероятно, уже закончилось, и поехали домой смотреть телевизор. Хорошо было на Презентации.
Как мы делали культурную революцию.
Подходит ко мне главный редактор журнала «Новый мир» господин Василевский и говорит: «А что, с телевидения звонили тебе? Я рекомендовал тебя в передачу „Культурная революция“, которую ведёт на канале „Культура“ лично товарищ Швыдкой М. Е. Там будет тема „Русская литература умерла“, нужен идиот, готовый под этим заявлением подписаться».
Что ж, начинаю дышать носом, жду. Через пару дней подходит Басинский: «А я к Швыдкому на передачу пойду. Мне позвонили». Кровь в голову, ревность в бок. «Как звонили, когда?..» – «Сегодня утром. Меня, правда, не в главные участники зовут – главные на отдельных креслах сидят, а я на стульчике в зале буду».
На отдельных креслах!.. Тут уж я совсем дышать перестал. Вдруг, думаю, их это отпугивает. И вот наконец через неделю звонок. «Лев Васильевич, бе-бебе…» Как положено, досчитываю равнодушно до десяти и начинаю орать: «Да, да! Только – чур, я на главном кресле!.. Если не на главном, то не приду, так и знайте!».
В голосе Звонка появляется подозрительная задумчивость. «Да, мы как раз думали… Михаил Ефимович ознакомился… и ему очень… и мы как раз… если вы согласны…» Списываю задумчивость на смущение перед моей чудовищно авторитетной персоной. «Присылайте машину».
Сам, конечно, чудищем бестелесным лезу на квадрат потолка. «Литература, знаете, не то чтобы умерла – она, скорее, окуклилась…» (Параллельно – мытье шеи и чистка выходных башмаков.) «Хитиновый покров, действительно, походит на гробик… Достигнута критическая масса традиций…» О, какую восхитительную лекцию о постинтеллектуализме прочту я многомиллионной аудитории телезрителей!..
Наступает День Торжества. Царственно вплываю в специальный предбанник, где сидят за столиками будущие участники, даже не подозревая, кто здесь у них самый главный, и попивают чаек. Косятся на коньячные этикетки (нельзя пока, нос покраснеет). Аннинский, Иванова, Улицкая… Жалкие, ничтожные люди!.. Что они вообще понимают в литературе?
То ли дело рядом со мной – сам Сергей Шаргунов! Ему двадцать один год, он недавно победил в «Дебюте» и отдал деньги Лимонову. Что эти ренегаты понимают в Лимонове!.. А Сергей будет главным защитником литературы. Ему так сказали. У него подрагивает нога.
Ободряюще обкуривая своего будущего оппонента, размышляю: когда же нас будет пудрить гримёр и успокаивать специальный психолог? И микрофон, микрофон должны прицепить на лацкан! Я ж специально пиджак надел…
Дальше вы понимаете. Кинули нас, как лохов, – и подающего надежды Сергея, и маститого, заслуженного меня. Сидели оба как миленькие на стульчиках и просветлённо внимали настоящим Кто- Разбирается: Льву Алексанычу Аннинскому и Алле Николавне Латыниной. Урок смирения номер сто двадцать восемь.
Латынина выступала за упокой, Аннинский против. Оттепельный Розанов на любую тему может говорить много, долго, талантливо, но ничего почти я не запомнил, потому что всё время с ревностью рассматривал аннинские ботинки: мои были явно чище!..
А Латынина вспоминала, как они в семьдесят каком-то году читывали за одну ночь «В круге первом». Какие книги сегодня этак читают? «Те, за которые можно попасть в тюрьму», – глубокомысленно бормочет моя соседка. Думаю: осилил бы я «В круге первом» под угрозой тюрьмы или нет?..
Между тем ведущий предлагает задавать оппонентам вопросы.
Вопрос: «Великая русская литература не умрет никогда!» Аннинский: «Я могу отвечать?» Вопрос: «Мы самая читающая нация в мире!» Аннинский: «Я могу отвечать?» Вопрос: «А я вот много читаю!.. У меня целая этажерка современной литературы!»
Толстая девочка из Центра одарённых детей спрашивает, отчего это не родятся новые Пушкины. Ведущий: «Вы можете отвечать!» Аннинский: «Да как же не родятся, помилуйте?! Только что умер Виктор Кривулин!..»
Деньги должны быть устными. Пришёл в кассу, тебе говорят: «Сто рублей выдала». А ты отвечаешь: «Получил». И идёшь в магазин. И говоришь: «Три рубля шестьдесят пять копеек заплатил. Сдачи не надо». Тебе отвечают: «Приняла. Спасибо». И дают водки. И пьёшь.
Опять Аполлон Григорьев, да что же это!.. Слегка опоздав к началу мероприятия по причине рюмочной на улице Герцена, мы с друзьями дружелюбно вошли под гостеприимные своды Филиала литмузея имени Пушкина. Прилично отряхнули снег, прилично разделись, прилично пригладили ладошками волосы и спрашиваем: «А куда тут идти-то?» Гардеробщица показывает: а вон туда идите. Пошли вон туда. Там, понятно, нужник. Возвращаемся, говорим: нужник это хорошо, а где же мероприятие? А гардеробщица на нас сердится: «Так, наверное же, спрашивать нужно!..»
Ладно, разобрались в конце концов.
Рассказ не о том, как безобразно вёл себя за столом (а точнее, у стола) критик и писатель Дима Бавильский. Рассказ о гениальном Сергее Ивановиче Чупринине, какой он всё-таки молодец. Гениальный Сергей Иванович с Натальей Борисовной (мы её в кругу коллег – других гениальных критиков называем
