— Пуст? — удивился детектив, подумав, что задает слишком много односложных вопросов.
— Да, пуст. Находится в подвальном помещении музея. Весит сто двадцать фунтов. Как написано на багажной бирке, столько он весил, когда в нем находился Бернини. Отсюда вывод: он был пуст с самого начала. Никакой кражи из кабинета Тейнета просто не было. Никакого бюста из страны не вывозили. И что бы воры ни похитили из дома Альберджи, бюста папы Пия V работы Бернини там не было. Я уже начинаю сомневаться, что он вообще когда-то находился у Альберджи.
— Но для чего тогда все это, скажите на милость? Чтоб окончательно нас запутать? Если да, то следует признать: сработало безотказно.
— А вот об этом нам надо спросить у Лангтона. Все с самого начала было чистой воды мошенничеством. И Лангтон — единственный, кто мог провернуть все это. Хотите выслушать аргументы в пользу этой версии?
Принесли еще один поднос с пивом и сандвичами, поэтому Флавия не сразу смогла удовлетворить их любопытство. Когда мальчик с подносом ушел, а сандвич с салями был доеден, Флавия продолжила свое повествование.
— У Морзби было три качества, которые и сделали его мишенью. Первое, он являлся коллектоманьяком, если такое слово здесь уместно. Второе, Морзби терпеть не мог, когда кто-нибудь пытался его провести. И наконец, третье. Он ненавидел платить налоги.
— Да кто же любит платить эти самые налоги! — пылко вставил Морелли.
— Как бы там ни было, в тысяча девятьсот пятьдесят первом он приобрел в Италии на черном рынке бюст. Продал ему эту вещь Гектор ди Соуза. Морзби внес деньги на депозитный счет, но бюст в Америку так и не прибыл. Мы знаем, его конфисковали. Наверняка Гектор ди Соуза так ему и сказал, вот только сомневаюсь, чтобы Морзби поверил. И не было потом о бюсте ни слуху ни духу; Морзби даже не знал, что некоторое время бюст находился в музее Боргезе, хотя выяснить это не составляло труда. Он не мог предпринять ровным счетом ничего, в противном случае все бы узнали, что он собирается вывезти из страны этот предмет нелегально. И Морзби решил забыть о нем. После этой истории он стал предельно осторожен в общении с дельцами от искусства, что было весьма разумно с его стороны. А затем случилась эта история с Франсом Халсом.
Морелли нахмурился. Очевидно, он что-то пропустил. Он не помнил, чтобы допрашивал человека по фамилии Хале.
— Все знали, что с картиной — что-то не так, но лишь Коллинзу, младшему куратору, хватило смелости открыто заявить об этом. Он предложил более тщательное ее обследование, выдвинул также предположение, что цена была чрезмерно завышена. Какой же разразился скандал! Бедняге куратору пришлось убраться из музея.
— Если вдуматься, то получается весьма показательная и любопытная история. В целом нет, конечно, музей Морзби может быть исключением, но лично я так не думаю, — музеи совсем не жалуют подделки. И если кому-то из сотрудников удается доказать сомнительность приобретения, его всячески хвалят и превозносят за это. Наш куратор был экспертом по голландской живописи семнадцатого века. Разумеется, протеже Лангтона. То, что картина оказалась подделкой, лично я ни минуты не сомневаюсь. Вся эта заварушка была затеяна лишь с одной целью — подорвать репутацию Тейнета в глазах Морзби. Да, похоже на то.
Морелли, смотревший в потолок, кивнул. Его сжигало нетерпение. Когда же эта дамочка представит хоть одно веское доказательство?
— И как же вы пришли к этому выводу? — спросил он. Подался вперед, долго рассматривал сандвичи на подносе, затем все же предпочел пиво.
— Лангтон не покупал Халса, так что эта история не могла его скомпрометировать. Вся вина падала на Тейнета, давшего добро на ее приобретение, и на Барклая, оплатившего покупку. В конечном счете все опять сходилось на Морзби. Если бы было проведено тщательное расследование, то выяснилось бы, что за картину, стоившую двести тысяч долларов, Морзби выложил три миллиона двести тысяч, что и было записано в налоговой декларации. Барклай назвал мне эти цифры. Дальнейшее расследование, несомненно, показало бы, что на протяжении многих лет с помощью этой процедуры Морзби экономил на налогах миллионы долларов. И тогда бы ему грозили нешуточные неприятности, и выкрутиться он мог, лишь свалив вину на Тейнета и Барклая. На своих преданных слуг. Ну, вы знаете, как это делается.
— Однако не сработало, — заметил Морелли.
— Да. Тейнет действовал с большей решительностью, чем от него ожидали, и выгнал куратора из музея. Тогда Лангтон предпринимает еще одну попытку. Коллинза принимают на службу в музей Боргезе, там он раскапывает документы по Бернини. И снова закрутились колесики и винтики. Лангтон не раз слышал историю о том, как Морзби обманули с бюстом Бернини. Нетрудно было догадаться, что старик страшно обрадуется возможности заполучить наконец бюст. В этой схеме существовали определенные сложности, но главная заключалась в том, как найти Бернини и вывезти его из страны. Для этой цели избрали ди Соузу, несчастного неудачника, на которого можно было бы взвалить всю вину за контрабанду, чтобы музей остался вне подозрений. Морзби почувствовал бы себя отмщенным, кроме того, сбылась бы его мечта заполучить наконец бюст.
И вот Лангтон отправляется в Италию, в музей, но получает от ворот поворот. Коллинз сообщает ему, что старик Альберджи недавно умер. Тогда он звонит полковнику Альберджи, но оказывается, что тот не имеет ни малейшего понятия о том, что находится у него в доме. Лангтон сразу же понимает: если Бернини там, то он единственный человек, который знает об этом. Организует ограбление, чтобы завладеть бюстом, но остается ни с чем. Никакого Бернини там не оказалось. Лангтон в дураках.
Однако он не тот человек, которого может остановить такой пустяк. Лангтон понимает: если он догадался, что Бернини может находиться у Альберджи, та же мысль придет в голову кому угодно. Лангтон подцепляет на крючок ди Соузу, для отвода глаз покупает у него несколько второстепенных вещиц, а затем платит ему за транспортировку груза через Атлантику. Деньги переводятся по обычной схеме, при этом, как я подозреваю, два миллиона долларов делают незапланированную остановку на банковском счете Коллинза. А уж потом исчезают неведомо куда.
Лангтон близок к цели. Он может не только лишить Морзби огромной суммы, но и заслужить благодарность старика за сделку и занять место Тейнета. Осуществить этот замысел можно было при одном существенном обстоятельстве: никто не должен заглядывать в ящик. Лангтон и прежде ввозил в музей разные экспонаты и был уверен, что таможня не станет тратить время на проверку груза. Но чтобы обезопаситься, он откладывает получение ящика до последнего момента, пока ему не становится известно о приезде в музей старика Морзби. Кстати, именно Лангтон настоял на том, чтобы ящик поместили в кабинет Тейнета, частично вскрыли, а потом решили отказаться от осмотра под предлогом нехватки времени. Теперь ему лишь оставалось залепить глазок камеры паштетом и ждать, когда все остальные начнут строить догадки на этот счет.
Морелли недовольно поморщился:
— Вряд ли он мог рассчитывать, что кто-то в это поверит?
— Но ведь мы поверили. В том-то и состоял фокус. Убедить всех и каждого, что бюст подлинный, после того как он исчез из кабинета Тейнета. Но для осуществления замысла ему нужно было активное, пусть неосознанное, содействие итальянской полиции. Мое в том, числе, черт бы его побрал! Он знал, что мы будем расследовать кражу у Альберджи, и все, что нам нужно, так это связать кражу с бюстом Бернини. И эту связь обеспечил Джонатан Аргайл, который немедленно позвонил мне в Италию и стал убеждать, будто свершилась контрабанда, причем проявил такую настойчивость, что мы тут же были вынуждены заняться этим делом. Я отправилась в музей Боргезе, и только сущий идиот проглядел бы связь.
Аргайл был потрясен, услышав, что его объявили чуть ли не прямым пособником в этой мошеннической операции.
— Лангтон приобрел Тициана позже, когда договорился с ди Соузой. Именно он настоял, чтобы Аргайл прилетел в Лос-Анджелес. Тициан не слишком вписывался в коллекцию музея. Выглядел эдакой паршивой козой…
— Овцой.
— Паршивой овцой в стаде других картин. Если предположить, что музей все же придерживался некой последовательной политики в приобретении, то это просто ни в какие ворота не лезло. Как, впрочем, и
