рождения у него был через неделю. 20 августа 1941 г. ему исполнялся 21 год. Однако накануне этого дня он вновь едва не погиб при выполнении своих первых ночных боевых вылетов:
19.08.41, МиГ-3, перехват противника, 1 полет, ночью, 1 час 38 минут;
19.08.41, МиГ-3, перехват противника, 1 полет, ночью, 1 час 30 минут.
После второго за ночь боевого вылета отец, наверное, не смог найти аэродром, у него кончилось горючее, и он не воспользовался парашютом, а пошел на вынужденную посадку, не выпуская шасси, и, полагаю, чудом остался жив. В разделе летной книжки «5. Катастрофы, аварии, поломки, вынужденные посадки и прочие происшествия» появилась запись:
19.08.41, МиГ-3. Вынужденная посадка на «живот» ввиду исхода горючего в р-не г. Сычевка. Экипаж невредим.
До этого в летной книжке отца отмечены только два тренировочных ночных полета в 1940 г.: 1 час 30 минут на У-2 и 50 минут на И-16.
О ночных боевых вылетах и о летчике М.Л. Галлае. Ночные полеты, тем более на боевое применение, – один из труднейших видов летной работы и требуют специальной, длительной подготовки пилота, которой, судя по летной книжке, у отца не было. Такую подготовку из 170 пилотов МиГ-3 в 6-м ИАК к началу войны имели лишь 8 летчиков. Когда немцы начали ночные налеты на Москву, было приказано поднимать, при необходимости, в воздух любого пилота ПВО, независимо от его подготовки. Приказ предусматривал, что пилот, потерявший ориентировку в ночном небе или неуверенный в способности посадить машину, должен покинуть ее с парашютом. Отец смеялся: «После этого приказа мы все сразу стали пилотами- ночниками».
Заместитель командира 6-го ИАК и начальник Западного сектора противовоздушной обороны Москвы полковник П.М. Стефановский тоже вспоминал, как в напряженный момент налета немцев на Москву, после его доклада в конце дня командиру корпуса о том, что в полках имеется летный состав, не летавший ночью, тот распорядился: «Выпускай немедленно в бой все готовые к вылету самолеты! …Прикажи, кто не уверен в ночной посадке, тот после боя пусть покидает самолет на парашюте».
Герой Советского Союза, Заслуженный летчик-испытатель СССР М.Л. Галлай, который на МиГ-3 в 1941 г. участвовал в отражении ночных налетов на Москву, вспоминал: «Возвращаться с боевого задания ночью на свой аэродром приходилось со всякими ухищрениями, попытками выйти на какие-то видимые ночью ориентиры. В основном это была вода: черная вода иначе смотрится, чем черная суша».
С Марком Лазаревичем Галлаем, известным летчиком-испытателем и автором замечательных книг об авиации, отец познакомил меня 22 июля 1991 г., когда отмечалось 50-летие отражения первого налета немцев на столицу. До драматических событий 19-22 августа в Москве оставалось меньше месяца и средства массовой информации были полны антикоммунистических инвектив, о чем зашла речь в нашем разговоре. Марк Лазаревич сказал, что, начитавшись всего этого, он, поначалу, решил выйти из коммунистической партии. Однако, не стал этого делать, когда прочитал в одной московской газете, что коммунистов надо расстреливать и вешать. Он пояснил: «В 1941 г. немцы для этого приехали на танках и прилетели на самолетах, но мы не испугались и дрались с ними. А теперь, если я положу партбилет, люди могут подумать, что я испугался этих газетных болтунов». Возвращаясь к рекомендациям М.Л. Галлая насчет ориентирования в ночном полете, следует сказать, что отец одновременно с полетами в аэроклубе занимался в изостудии и поэтому мог бы решить колористическую задачу – различить черную окраску воды и суши. Однако, ночью 19 августа, возвращаясь с боевого задания он, видимо, не смог выйти на «видимые ночью ориентиры» и найти аэродром…
О парашютной подготовке летчиков-истребителей. Мне кажется, я понимаю, почему отец 19 августа 1941 г. не воспользовался парашютом, а пошел на смертельно опасную и, думаю, безрассудную ночную посадку вне аэродрома. Он всегда с удовольствием вспоминал полеты на планере, и с неприязнью – о двух парашютных прыжках, которые пришлось совершить в соответствии с учебным планом. Не любил он это дело – прыжки с парашютом.
В разделе летной книжки «VI. Прыжки с парашютом (ознакомительные, тренировочные, вынужденные и др.)» в графе «Количество выполненных прыжков ко дню заведения летной книжки» гордо, но одиноко стоит цифра «2». Далее следует несколько страниц, рассчитанных, судя по их разграфке, на записи о десятках парашютных прыжков владельца летной книжки, которые до конца летной жизни отца оставались девственно чистыми.
Известно, что летчики-истребители должны систематически выполнять тренировочные прыжки с парашютом, но отец каким-то образом их избегал. Повторюсь – не любил он это дело, зато компенсировал его беззаветной, начиная с войны и на всю оставшуюся жизнь, дружбой с парашютистом-профессионалом Николаем Сергеевичем Кулавиным.
Хорошо его помню. Невысокого роста, но как будто налитой силой со стальными мышцами, спокойный, невозмутимый и без одного глаза, потерянного при ужасных обстоятельствах. Осенью и зимой 1941-1942 гг. на аэродроме Внуково он был инструктором у десантников-диверсантов, которых выбрасывали на парашютах в немецкий тыл. Однажды, с этой целью он вылетел во второй кабине У-2 с таким диверсантом на коленях. Разорвавшийся зенитный снаряд разбил голову этому диверсанту и осколок его черепа выбил Кулавину глаз. Тем не менее он долгие годы продолжал свои парашютные занятия и в 50-х был даже призером первенства Вооруженных Сил по парашютному спорту.
Тем временем, судя по летной книжке, после очередного боевого вылета с аэродрома в Ржеве (1.09.41, МиГ-3, патрулирование, 1 полет, 1 час 38 минут), настал двухнедельный перерыв в полетах. Вспоминая рассказы отца, думаю, что это связано со следующими обстоятельствами.
К концу августа ряд пилотов эскадрильи оказались «безлошадными» – потеряли свои самолеты в результате немецкой штурмовки аэродрома и в ходе воздушных боев. Один из них, друг отца Сергей Платов ходил за ним по пятам:
– Жора, дай слетаю на твоем самолете, ну, что тебе, жалко?
Отец, посмеиваясь, рассказывал: «Да не жалко было. Но немец подходил все ближе к Ржеву и мы со дня на день ждали приказа вернуться во Внуково. Если у тебя есть самолет, то через час будешь дома, а нет – неделю надо топать, и не факт, что дойдешь». Однако Платов в конце-концов добился своего и улетел на боевое задание на самолете отца. Вернулся он к вечеру без самолета.
А на следующий день приказ: эскадрилье возвращаться в полк на аэродром Внуково. Кто мог – улетел. Остались техники и «безлошадные» летчики, которым выдали винтовки-трехлинейки образца 1891 года. Карманы регланов набили винтовочными патронами и гранатами. Перед уходом решили уничтожить аэродромные объекты, чтобы не достались немцам, заложили под них оставшиеся ящики с боезапасом и подожгли. Однако не учли, что в этих ящиках были и реактивные снаряды РС-82, которые неожиданно начали летать по аэродрому. Пришлось залечь, чтобы переждать этот «артобстрел».
Получив, таким образом, боевое крещение на земле, двинулись на восток по дороге в Москву. Километров через тридцать переправились через Волгу и, решив, что хватит отступать и надо дать немцам бой, залегли на ее высоком берегу. Вскоре на противоположный берег выкатились немцы на мотоциклах. Дружный залп трехлинеек, и след их простыл. Боевому воодушевлению не было предела. Но, оказалось, это был головной дозор части, танки которой вскоре появились на берегу реки и ударили из пушек. Аргумент был веский и, поняв, что с трехлинейками этот рубеж не удержать, летно-техничес-кий состав эскадрильи продолжил движение на восток.
Отец редко вспоминал этот переход и, как всегда, со смехом и шутками, но чувствовалось, что досталось изрядно: хаос отступления, обстрелы, убитые и раненые, которых приходилось нести на себе, другие пехотные «прелести». Немцы, зачастую, катили по дороге, обгоняя их, «драпавших», по словам отца, параллельно этой дороге по оврагам и буеракам. Однажды, смертельно устав от круглосуточного марша, он сам чуть не погиб, попав в кромешной ночной темноте под колеса какой-то военной техники.
Спустя более полувека, я зимой был на охоте в Калининской области и по местному радио услышал, что власти Ржева выделяют немцам три гектара для перезахоронения погибших там солдат вермахта. Вернувшись, сообщил об этом отцу и напомнил о том, как ему с друзьями досталось в 41 -м году от немцев в
