— Да, это индивидуальная работа какого-то умника. Видно, он придавал ей большое значение. На поверхности создано целое минное поле, а кроме того, вход заминирован, по индивидуальному плану, который, конечно же, автор после минирования унес с собой. И еще, Индржих, я предполагаю, что мы обнаружили только запасный вход в подземелье, а настоящий находится где-то в другом месте.
— По подъездным дорогам его нельзя обнаружить?
— Нет. Как только ты увидишь тайник, у тебя тоже ум за разум зайдет. Во всей округе нет подъездных дорог. Но, может, они были с другой стороны скалы, я там местность еще не обследовал. Местные саперы этого тоже не сделали.
— Давай посмотрим вместе. Как у нас с саперным снаряжением?
— Все необходимое есть. Если потребуется вести земляные работы, нам выделят солдат.
— Попробуем сами справиться. В основном мы всегда справлялись. Когда выезжаем?
— Не раньше чем через три часа.
— А почему только через три?
— До десяти в районе обнаруженного тайника будут проходить боевые стрельбы. Слышишь, там уже палят. В полутора километрах оттуда находится мишенное поле.
— Черт возьми! Неужели нельзя было отменить стрельбы?
— Конечно нет. Они являются частью тактических учений, и генерал наотрез отказался их отменять. Он сказал, что уж если подземный тайник просуществовал двадцать два года, то еще двадцать четыре часа вполне подождет.
— Ну что ж, с этим нельзя не согласиться. Жаль только, что об этом я не знал вчера. Мы с водителем могли бы лишних два часа поспать. Но ничего. По крайней мере будет время поговорить, ведь я не видел тебя целых полгода. — Капитан Бенедикт вытащил из кармана пачку сигарет с зажигалкой: — Ты не начал курить? Может, выкурим по одной?
— Нет, пока воздержусь.
Бенедикт уселся на ступеньку крыльца.
— Подожди, я принесу что-нибудь: не сидеть же нам прямо на бетоне. — Гумл ушел в дом и вскоре вернулся с одеялом, которое разложил на ступеньках. Он устроился рядом с Бенедиктом, с наслаждением выпускавшим изо рта дым в чистый шумавский воздух.
— Как у тебя дела? Здоровье не подводит? Как Марцела?
— Все нормально, — уклончиво ответил Гумл и, заметив внимательный взгляд Бенедикта, добавил: — Ты же знаешь, всегда что-нибудь случается.
— У тебя что-то произошло?
— Почему ты так думаешь?
— Выглядишь ты каким-то усталым.
— Возможно. Я плохо спал сегодня.
— Из-за находки?
— Вовсе нет. Наверное, перемена климата влияет: не успел адаптироваться в шумавском озоне.
— Послушай, о какой адаптации ты говорить? При нашей походной жизни мы никогда не высыпались. Или на тебя только теперь стал действовать озон?
— Конечно, мы уже не те, что были раньше, когда работали на севере Чехии. В те времена я мог заснуть среди дня и даже стоя.
— Ну, тебе еще далеко до Ярды Кубицы. Вот это был лежебока! Помнить, он уснул на построении, когда мы ждали начала парада во дворе училища. Он стоял во второй шеренге и, когда штабс-капитан Буреш скомандовал: «На плечо!» — даже не шелохнулся, только всхрапнул. Кубицу уволили потом из армии. Это случилось после того, как он уснул во время ремонта крыши и свалился вниз.
Капитан Бенедикт помнил массу подобных случаев. Йозеф Гумл с удовольствием слушал старого друга до тех пор, пока тот не начал рассказывать об их общем знакомом, вместе с которым они разминировали объекты в Восточной Словакии:
— Ты слышал, что произошло с Миреком Радой?
— Насколько мне известно, он живет в Брно.
— Теперь уже не живет. Он плохо кончил — повесился.
— Из-за чего?
— Из-за сына. Тот, как выяснилось, возглавлял группу молодых бездельников — они занимались воровством в музеях и костелах. Конечно, попались, и сын Мирена получил двенадцать лет тюрьмы. Отец не перенес позора — повесился…
— Это страшно. Ты понимаешь, какой это ужас? Я это хорошо представляю! — Гумл не заметил, как перешел на крик.
Капитан внимательно посмотрел на него: у Йозефа дрожал подбородок, а голубые глаза его стали серыми.
— Что с тобой, Йозеф? Ты плохо себя чувствуешь?
— Ничего особенного, сейчас пройдет. Дай мне сигарету.
Капитан вытащил пачку сигарет «БТ», протянул одну Гумлу и дал ему прикурить. Бенедикту бросилось в глаза, что у того дрожит не только подбородок, но и руки. Зная, что самый важный инструмент для пиротехника его собственные руки, он понял, что Гумлу идти на разминирование нельзя.
— Йозеф, в таком состоянии ты не можешь работать.
— Не беспокойся, все будет нормально. — Он глубоко затянулся и закашлялся.
— Отвык уже, — улыбнулся Бенедикт, но улыбка получилась такой, какой одаривают посетителей страховые агенты или с какой дикторы телевидения смотрят в телекамеру.
— Ничего, скоро опять привыкну, — пообещал Румл, как только справился с кашлем.
— Не понимаю, зачем тебе опять привыкать. Радуйся, что бросил. Я это пытался сделать по меньшей мере раз двадцать, и всякий раз не выдерживал.
— Что ты обо мне думаешь? Что я старая развалина и место мне на свалке?
— Знаешь, Йозеф, мне твои недомолвки надоели, скажи прямо: что случилось? В семье что-нибудь? Со здоровьем плохо? Разве можно работать в таком состоянии? Ведь у тебя руки трясутся как у старика!
— Это пройдет. Помнишь Вашека Верку? Руки у него всегда тряслись как с перепоя. Никто бы никогда не поверил, что он — пиротехник. Но он им был, и притом отличным. Как только он начинал работать со взрывными устройствами, руки у него сразу переставали трястись и становились как клещи…
— Йозеф, не заговаривай мне зубы. Что случилось?
— Страшно даже говорить об этом вслух.
— Что-нибудь с семьей?
Гумл утвердительно кивнул.
— С Марцелой?
— Нет, с Иваном.
— Неужели натворил что-нибудь похожее на то, что сын Мярека?
— Нет, конечно. Точно я еще не знаю, что с ним, но вчера он должен был возвратиться с отрядом студентов-альпинистов из Италии и…
— Не вернулся?
Гумл кивнул в ответ:
— Они на час остановились в Линце. Он вместе с каким-то парнем из их группы пошел пройтись по городу и к указанному времени не вернулся. Группа уехала без них. Но ведь если бы они хотели эмигрировать, то забрали бы свои вещи, а так — все осталось в автобусе!
— Пока ничего страшного не нахожу. По-видимому, они просто опоздали к отъезду. Когда ты об этом узнал?
— Вчера вечером, когда звонил домой. Марцела рассказала.
— Почему же ты к ней не поехал?
— Я сначала хотел, но потом решил, что буду там абсолютно бесполезен.
— Как, впрочем, и тут.
— Не говори глупостей! Этот подземный сейф я сам открою, понимаешь, только я, я никто другой! Я
