другу своему об Елене, о своих чувствах к ней, а вышло так, что они все говорили о княгине.
- Странно, очень странно, - сказал ему на это барон, в самом деле, как видно, удивленный тем, что слышал.
В это время из сада под окном флигеля раздался голос княгини.
- Эдуард Федорыч! - крикнула она оттуда. - Не хотите ли прогуляться со мной по Останкину?
- Ах, очень рад! - воскликнул тот и, сейчас же встав и схватив свою соломенную шляпу, пошел к княгине.
- И я с вами пойду! - подхватил князь и тоже пошел за бароном.
Княгиня, кажется, не ожидала увидеть мужа.
- А ты разве дома еще? - спросила она его.
- Дома! - отвечал князь.
- Мы в сад не пойдем; там из Москвы наехало купечество, а потому толпа ужасная! - говорила княгиня.
- А барон, напротив, стремится к замоскворецкому купечеству: партию хочет себе составить посреди их! - заметил князь.
- Партию вы хотите между купчих составить? - спросила княгиня барона как бы несколько укоризненным голосом.
- Это ваш супруг мне предлагает, - отвечал тот.
Разговаривая таким образом, они шли по дороге к Марьиной роще, и когда вышли в поле, то княгиня, которая была очень дальнозорка, начала внимательно глядеть на ехавшую им навстречу пролетку с дамой.
- Это, кажется, Елена? - спросила она мужа.
- Да, она, - произнес тот протяжно.
Он уже давно узнал Елену, возвращавшуюся из Москвы. О том, что Жиглинские будут в Останкине жить и даже переехали с ними в один день, князь до сих пор еще не говорил жене.
- Она, вероятно, к нам едет! - прибавила княгиня.
- Не думаю, скорее домой! - возразил князь.
- Стало быть, она здесь живет? - произнесла княгиня, устремляя на мужа внимательный взгляд.
- Здесь! - отвечал он ей почти сердито.
Елена в это время подъехала к ним очень близко. Сначала она, видимо, недоумевала - выйти ли ей из экипажа или нет; наконец, заметно пересилив себя, она сошла и прямо обратилась к княгине.
- Bonjour, princesse! - произнесла она как бы радостным голосом.
- Bonjour! - отвечала княгиня. - А вы в Останкине тоже живете? присовокупила она после короткого молчания.
- В Останкине! - сказала Елена.
- А давно ли переехали?
- Недели две.
Княгиня сделала при этом знаменательную мину.
Князь же с своей стороны спешил познакомить Елену с бароном.
- Барон Мингер!.. Mademoiselle Жиглинская!.. - отрекомендовал он их друг другу.
Елена довольно равнодушно поклонилась барону, но тот с удовольствием оглядел ее с головы до ног; все пошли потом обратно в Останкино.
- Это именно та особа, о которой я вам говорил, - сказал негромко барону князь.
- А!.. - произнес тот.
У ворот сада дамы стали прощаться; после того разговора, который произошел у них при встрече, они не сказали между собою больше ни полслова.
- Прощайте, княгиня! - произнесла Елена как бы отдыхающим от удушья голосом.
- Прощайте, - сказала и та не без удовольствия.
- Заходите как-нибудь к нам! - сказала Елена князю, садясь на своего извозчика.
- Непременно! - отвечал тот.
Княгиня после того, ссылаясь на нездоровье, ушла к себе в дом, а мужчины прошли в свой флигель и стали играть на бильярде. Разговор об Елене и о княгине между ними не начинался более, как будто бы им обоим совестно было заговорить об этом.
VIII
После описанной нами прогулки княгиня в самом деле видно расхворалась не на шутку, потому что дня два даже не выходила из своей комнаты. В продолжение всего этого времени князь ни разу не зашел к ней; на третье утро, наконец, княгиня сама прислала к нему свою горничную.
- Княгиня приказали вас спросить, что могут они послать за Елпидифором Мартынычем? - доложила ему та.
- А разве княгине не лучше? - спросил князь как бы несколько встревоженным голосом.
- Никак нет-с, - отвечала горничная.
- Но почему же именно за Елпидифором Мартынычем? - произнес князь и пошел к жене.
Княгиню застал он неодетою, с дурным цветом лица, с красными и как бы заплаканными глазами.
- Чем вы больны? - спросил он ее, хотя и догадывался о причине ее болезни.
- И сама хорошенько не знаю! - отвечала княгиня, стараясь не глядеть на мужа.
- Но что за сумасшествие посылать за болваном Иллионским, - возразил он.
- Потому что я ему больше других докторов верю, - отвечала княгиня холодно и равнодушно.
- Но я-то ему не верю и не могу позволить ему лечить тебя! - проговорил резко князь.
Княгиня слегка пожала плечами.
- В таком случае я останусь без доктора, - произнесла она.
Ответ этот, видимо, взбесил князя, но он сдержал себя.
- Зачем же вы в таком случае спрашивали меня? Посылайте, за кем хотите! - произнес он и затем, повернувшись на каблуках своих, проворно ушел к себе: князь полагал, что княгиня всю эту болезнь и желание свое непременно лечиться у Елпидифора Мартыныча нарочно выдумала, чтобы только помучить его за Елену.
Княгиня действительно послала за Елпидифором Мартынычем не столько по болезни своей, сколько по другой причине: в начале нашего рассказа она думала, что князь идеально был влюблен в Елену, и совершенно была уверена, что со временем ему наскучит подобное ухаживание; постоянные же отлучки мужа из дому княгиня объясняла тем, что он в самом деле, может быть, участвует в какой-нибудь компании и, пожалуй, даже часто бывает у Жиглинских, где они, вероятно, читают вместе с Еленой книги, философствуют о разных возвышенных предметах, но никак не больше того. Когда князь сказал княгине, что они переедут на дачу в Останкино, то она была очень рада тому. Ей казалось, что он тогда, по необходимости, будет больше бывать дома и не станет каждый день скакать в Москву для свидания с предметом своей страсти, а таким образом мало-помалу и забудет Елену; но, по переезде на дачу, князь продолжал не бывать дома, - это уже начинало княгиню удивлять и беспокоить, и тут вдруг она узнает, что Елена не только что не в Москве, но даже у них под боком живет: явно, что князь просто возит ее за собой.
Разузнать обо всем этом и подробно выведать княгиня могла через одного только Елпидифора Мартыныча, в преданность которого она верила и наперед почти была убеждена, что он все уже и знает. Получив от княгини приглашение посетить ее больную, Елпидифор Мартыныч сейчас же воспылал гордостью.
- Митька, лошадей! - крикнул он как-то грозно своему лакею, и, когда кони его (пара старых саврасых вяток) были поданы, он гордо сел в свою пролетку, гордо смотрел, проезжая всю Сретенку и Мещанскую, и, выехав в поле, где взору его открылся весь небосклон, он, прищурившись, конечно, но взглянул даже гордо
