говорите!
- Я думаю! - отвечала Елена голосом, как бы не подлежащим сомнению.
- Революционерные идеи, как бы кто ни был с ними мало согласен, в вас имеют такую прекрасную проповедницу, что невольно им подчиняешься! - сказал Елене барон.
- Merci, monsieur! - произнесла та, склоняя тоже несколько и перед ним голову.
В это время вдруг вошла горничная княгини в сад.
- Княгиня приказала вас просить не разговаривать так громко; они хотят почивать лечь, - обратилась она к князю.
Тот побледнел даже от досады, услыхав это.
- Здесь и то негромко разговаривают! - сказал он.
- Ах, это я виновата, я говорила громко, - произнесла Елена явно насмешливым голосом.
- Барыня еще просила вас непременно поутру зайти к ним, - продолжала снова горничная, обращаясь к князю.
Бедная княгиня, услыхав, что Елена у них в гостях, не выдержала и вознамерилась завтра же непременно и решительно объясниться с мужем.
- Ну, хорошо, ступай! - отвечал князь все с той же досадой.
Горничная хотела было уйти, но к ней обратилась Анна Юрьевна:
- Скажи княгине, что я сейчас зайду к ней проститься.
- Слушаю-с! - отвечала горничная и ушла.
Анна Юрьевна начала прощаться с хозяином и с гостями его.
- Заходите, пожалуйста, ко мне, - сказала она Елене гораздо уже более искренним голосом, чем говорила ей о том прежде. Елена в этот раз показалась ей окончательно умной девушкой. - Надеюсь, что и вы меня посетите! присовокупила Анна Юрьевна барону.
- Сочту для себя за величайшую честь, - отвечал тот, с почтением поклонившись ей.
Анна Юрьевна ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них. По поводу сегодняшнего вечера барон был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
- Ты восхитительна сегодня была!.. Обворожительна!.. - говорил он, крепко прижимая своей рукой руку Елены к себе.
- Вот как, восхитительна, - говорила та, отвечая ему таким же пожатием.
- Что удивительнее всего, - продолжал князь, - все эти умные женщины, так называемые bas bleux[116], обыкновенно бывают некрасивы, а в тебе четыре прелести: ум, образование, красота и грация!
- Ну да, совершенство природы. - отвечала с усмешкою Елена, - погоди, узнаешь много и пороков во мне! - прибавила она серьезнее.
- Я пока один только и знаю, - подхватил князь.
- А именно?
- Ревность.
- Ну, это не порок, а скорее глупость, - отвечала Елена.
- Je vous salue, messieurs, et bonne nuit![117] - заключила она, оставляя руку князя и кланяясь обоим кавалерам.
В это время они были уже около самой дачи Жиглинских.
- Adieu! - сказал ей с чувством князь.
- Adieu! - повторил за ним с чувством и барон.
Елена скрылась потом в калиточку своего сада, друзья же наши пошли обратно домой.
- Как вы находите сию девицу? - спросил князь после некоторого молчания.
- Я умней и образованней женщины еще не встречал! - отвечал барон, по-видимому, совершенно искренно.
- Я думаю! - произнес самодовольно князь.
- Уверяю тебя! - подтвердил еще раз барон и, присвистнув, сбил своей палочкой листок с дерева.
X
На другой день, часов в двенадцать утра, князь ходил по комнате жены. Княгиня по-прежнему сидела неодетая в постели, и выражение ее доброго лица было на этот раз печальное и сердитое. Объяснение между ними только что еще началось.
- Как это было глупо вчера с вашей стороны, - начал князь, - прислать вдруг горничную сказать нам, как школьникам, чтобы не шумели и тише разговаривали!..
- Но я больна - ты это забываешь!.. - возразила ему княгиня.
- Ничего вы не больны! - сказал с сердцем князь.
- Как не больна? - воскликнула княгиня с удивлением, - ты после этого какой-то уж жестокий человек!.. Вспомни твои поступки и пойми, что не могу же я быть здорова и покойна! Наконец, я требую, чтобы ты прямо мне сказал, что ты намерен делать со мной.
- Как что такое делать? - спросил князь.
- Так!.. Тебе надобно же куда-нибудь девать меня! Нельзя же в одном доме держать любовницу и жену!
Князь при этом слегка только побледнел.
- Я любовницы моей не держу с вами в одном доме! - проговорил он.
Этот ответ, в свою очередь, сильно поразил княгиню: она никак не ожидала от мужа такой откровенности.
- Но все равно: она в двух шагах отсюда живет, - проговорила она.
- Нет, дальше, в целой версте!.. - отвечал насмешливо и как бы совершенно спокойно князь.
- Но научите же, по крайней мере, меня, - продолжала княгиня, и в голосе ее послышались рыдания, - как я должна себя вести; встречаться и видеться с ней я не могу: это выше сил моих!
- Не видайтесь, если этого вам не угодно, - сказал князь все тем же тоном.
- Но она бывает у нас! - возразила княгиня. - Следовательно, я должна убегать и оставлять мой дом.
- Не бывать она у нас не может, потому что это повлечет огласку и прямо даст повод объяснить причину, по которой она у нас не бывает! - проговорил князь.
- Вы боитесь огласки, которая, вероятно, и без того есть, - сказала княгиня, - а вам не жаль видеть бог знает какие мои страдания!
- Ваши страдания, поверьте вы мне, слишком для меня тяжелы! - начал князь, и от душевного волнения у него даже пересохло во рту и голос прервался, так что он принужден был подойти к стоявшему на столе графину с водой, налил из него целый стакан и залпом выпил его.
- Мне очень вас жаль, - продолжал он, - и чтобы хоть сколько-нибудь улучшить вашу участь, я могу предложить вам одно средство: разойдемтесь; разойдемтесь, если хотите, форменным порядком; я вам отделю треть моего состояния и приму даже на себя, если это нужно будет, наказанье по законам...
Такое предложение мужа княгиню в ужас привело: как! Быть разводкой?.. Потерять положение в обществе?.. Не видеть, наконец, князя всю жизнь?.. Но за что же все это?.. Что она сделала против него?..
- Нет, князь, я не желаю с вами расходиться, - проговорила она, и рыдания заглушили ее слова.
- Отчего же? - спросил князь каким-то трудным голосом.
- Оттого... оттого... - рыдания княгини все усиливались и усиливались, - оттого, что я, несчастная,
