оно есть общее обоим или, правильнее, то, в чем они оба тожественны.
Но далее, как долженствование, конечное переходит за свой предел; та же самая определенность, которая есть ее отрицание, вместе с тем и снята, и есть таким образом его бытие само в себе; его граница вместе с тем не есть его граница.
Тем самым, как долженствование, нечто возвышается над своим пределом, но вместе с тем, наоборот, оно имеет свой предел, лишь как долженствование. То и другое нераздельно. Нечто имеет постольку предел, поскольку оно в своем определении имеет отрицание, а определение есть также снятие предела.
Примечание. Долженствование в новейшее время играло большую роль в философии, главным образом в отношении к морали, в метафизике же вообще также, как последнее и абсолютное понятие тожества бытия в себе или отношения к себе самому и определенности или границы.
Ты можешь, ибо ты должен — это заявление, которое должно было бы сказать многое, заключается в понятии долженствования. Ибо долженствование есть выход за предел; граница в нем снята, бытие в себе долженствования есть таким образом тожественное отношение к себе, т. е. отвлеченное понятие возможности (des Konnens). Ho столь же правильно сказать и наоборот: ты не можешь, именно потому что ты должен. Ибо в долженствовании столь же заключен предел, как предел; формализму возможности противополагается в нем реальность, качественное инобытие, и взаимоотношение их есть противоречие, т. е. отрицание возможности или, правильнее, невозможность (das Nichtkonnen oder vielmehr die Unmoglichkeit).
В долженствовании начинается возвышение над конечностью, бесконечность. Долженствование есть то, что в дальнейшем развитии изображает себя, по своей невозможности, как процесс в бесконечность.{70}
В отношении к форме предела и долженствования могут быть осуждены два предрассудка. Во-первых, нередко придается много значения ограничениям мышления, разума и т. д., и утверждается, что невозможно выйти за эти ограничения. В этом заявлении дано отсутствие сознания того, что именно чрез определение нечто, как предела, уже совершается выход за этот предел. Ибо определенность, граница, определяется, как предел, лишь в противоположность своему другому вообще, как неограниченному ею; другое некоторого предела есть именно нечто вне его. Камень, металл не выходят за свои пределы именно потому, что для них нет предела. Но если при таких общих положениях рассудочного мышления, как то, что невозможно выйти за предел, мышление не хочет потрудиться рассмотреть, что заключается в понятии, то можно указать на действительность, обнаруживающую крайнюю ложность таких положений. Именно в силу того, что мышление должно быть чем-то высшим в отношении к действительности, вращаться отрешенно от нее в высших областях, и, стало быть, само определяется, как долженствование, оно с одной стороны не доходит до понятия, а с другой оказывается столь же ложным относительно действительности, как и относительно понятия. Так как камень не мыслит и даже не ощущает, то его предел не есть для него предел, т. е. не есть отрицание в нем ощущения, представления, мышления и т. д., которых он не имеет. Но и камень, как нечто, отличается в своем определении или бытии в себе и в своем существовании и в этом смысле и он выходит за свой предел; понятие чрез которое он есть в себе, содержит в себе тожество со своим другим. Если он есть способное к окислению основание, то он окисляется, нейтрализуется и т. д. В окислении, нейтрализации и т. д. его предел — быть только основанием — снимается; он выходит за этот предел; точно так же как кислота снимает свой предел — быть кислотою, и ей, равно как щелочному основанию, в такой мере присуще стремление превосходить свой предел, что они лишь силою — в безводном, т. е. не чисто нейтральном виде — могут быть сохранены, как кислота и щелочное основание.
Если же некоторое существование содержит понятие, не только как отвлеченное бытие в себе, но как сущую для себя полноту, как стремление, жизнь, ощущение, представление и т. п., то оно само из себя осуществляет бытие за своим пределом и переход за свой предел. Растение переходит за предел — быть зародышем, равно как за предел — быть цветком, плодом, листом; зародыш становится развитым растением, цветок отцветает и т. д. Чувствующее существо в пределах голода, жажды и т. д. есть стремление выйти за эти пределы и осуществление этого выхода. Оно чувствует боль, и чувство боли есть преимущество чувствующей природы; это чувство есть отрицание в нем самом, которое определяется в своем чувстве, как некоторый предел, именно потому что чувствующее существо обладает чувством своей самости, которое есть полнота, восходящая над этою определенностью. Если бы такого восхождения не было, то это существо не ощу{71}щало бы ее, как своего отрицания и не испытывало бы боли. Между тем разуму, мышлению, воспрещается переход за его предел — ему, который есть всеобщее, для себя восходящее над этим пределом, т. е. над всякою частностью, который, как такой, и есть лишь восхождение над пределом. Конечно, не всякий переход за предел и не всякое бытие за пределом есть истинное освобождение от него, истинное утверждение; самое долженствование есть такой несовершенный выход за предел и такое же отвлечение вообще. Но указание на вполне отвлеченное общее имеет достаточную силу против столь же отвлеченного утверждения, что нельзя превзойти предела, или указание на бесконечное — против утверждения, что нельзя выйти за пределы конечного,
Можно при этом упомянуть о по-видимому полном значения взгляде Лейбница, — именно, что если бы магнит обладал сознанием, то он считал бы свое направление к северу за определение своей воли, за закон своей свободы. Но, напротив, если бы он обладал сознанием, и при этом волею и свободою, если бы он был мыслящим, то пространство было бы для него, как общее, объемлющим все направления, и потому одно направление к северу было бы скорее пределом его свободы, подобно тому как для человека быть удержанным на одном месте есть предел, а для растения — нет.
С другой стороны, долженствование есть выход за ограничение, но только выход односторонний. Поэтому он имеет место и значение в области конечного, где он сохраняет бытие в себе против ограниченного и утверждает его, как правило и существенное, против несущественного. Долг есть некоторое долженствование против частной воли, против своекорыстной похоти и произвольного интереса; поскольку воля в своей подвижности может отделиться от истинного, последнее предстоит ей, как долженствование. Те, которые ставят моральное долженствование так высоко и полагают, что непризнание долженствования за последнее и истинное приводит к разрушению моральности, а также резонеры, рассудок которых доставляет себе постоянное удовлетворение в том, чтобы иметь возможность против всего существующего выставлять какое-либо долженствование и тем самым производить познание лучшего, и которые поэтому также не желают, чтобы их лишили долженствования, не замечают того, что лишь для конечности их кругозора долженствование признается вполне имеющим силу. Но в действительности разумность и закон вовсе не в таком печальном положении, чтобы они были только должны быть, причем остается лишь отвлеченность бытия в себе, — равно как чтобы долженствование было в нем самом вечным, что было бы то же самое, как если бы конечность была абсолютною. Философия Канта и Фихте признает долженствование за высший пункт разрешения противоречий разума, между тем как оно есть скорее остановка на конечности и потому на противоречии.{72}
