пашет с утра до ночи, а тот, кто мурлычет бессмыслицу, приторную заумь! И вот он уже, оказывается, забавный! Интересный! Сегодня ты даешь ему монетку, а завтра сама отдашься?
Маргарита изменилась в лице.
– Уходи, – тихо сказала она. – Ты мне не друг.
Корж поперхнулся, словно ему сунули в глотку палец, часто заморгал, неловко прикрыв ладонью стриженую голову, и, оступившись, шумно соскользнул ногой со ступеньки.
– Прости, Ритка… Я это… Что-то мне совсем нехорошо. Как увидел тебя, так все в башке помутилось.
Маргарита открыла рот, чтобы ответить, но внезапно распахнулась входная дверь, и забавный русоволосый мальчуган в полотняных бриджах и надетой наизнанку футболке бросился ей на шею:
– Мамуля! Я жду тебя, а ты все не идешь! Уже и стрелка в часиках прошла то место, когда ты возвращаешься! Пойдем скорее в дом! Я покажу тебе, что мне нарисовал дядя Саша! Представляешь, он разными фломастерами нарисовал Донателло, Микеланджело, Рафаэля и Леонардо![4] Они получились как настоящие! Так здоровско!
– Я глупость сморозил, Ритка, – пробормотал Корж. – Забыли, да?
Почуяв неладное, мальчуган вдруг умолк, поднял глаза на «дядю Сашу», потом перевел их на мать и просяще повторил в тон Коржу:
– Забыли, да?
Добротная светелка, которой однажды попытались придать вид городской гостиной, все равно хранила дух хуторской, деревенской строгости. Эта просторная комната никогда не превращалась ни в кустодиевский интерьер с провинциальной напыщенностью и аляповатыми атрибутами купеческого достатка, ни в пошловатую смесь «а-ля рюс» и «хайтек», характерную для многих осовремененных деревенских домов.
Беленые стены, узкие деревянные подоконники, прикрытые легкими тюлевыми занавесками, низкий бревенчатый потолок и массивная мебель из мореного дуба – картинка, скорее, из бытописания уездного врача начала прошлого века.
Широкий обеденный стол был накрыт чистой, но выцветшей от стирки полотняной скатертью. Огромный оранжевый абажур с густой бахромой свисал с потолка так низко, что любой сидящий за столом мог при желании выкрутить лампочку из патрона, не вставая с места. Тяжелый коричнево-бурый сервант щербато скалился у стены белоснежными блюдцами, а рядом, распахнув заслонки, стыла аккуратная, беленая, как и стены, печь. Над продавленным диваном с высокой спинкой и полированными подлокотниками висела выполненная маслом картина в черном рассохшемся багете (единственное, что осталось от последней жены Карла Коха), запечатлевшая казнь провинившегося каторжанина. Полураздетый, привязанный к дереву мужчина, медленно и мучительно умирал под пытками. Его лицо превратилось в черную кашу от жадного многотысячного роя мошки, москитов и гнуса.
Маргарита много раз порывалась убрать со стены это скорбное полотно, но мать запрещала.
– Мы все – каторжники в этом мире, – поясняла она. – И окружены кровопийцами и палачами… Картина не дает мне об этом забывать.
Голый деревянный пол, местами прикрытый суконными половичками, еще пара резных стульев и несколько табуреток – вот и весь интерьер гостиной «чертовой избушки». Двадцать первое столетие здесь было представлено лишь VHS-плеером и DVD-проигрывателем, втиснутыми в узкую полочку между полотняной тумбой и громоздким телевизором LG, а еще – многочисленными пластмассовыми детальками конструктора «Lego», раскиданными по всей светелке.
– Опять не убрал игрушки, – укоризненно покачала головой Маргарита, сбросив туфли на пороге и пристроив сумочку на стул.
– Я еще не доиграл, – объяснил мальчуган, поправляя ногой разбросанные по полу детальки. – Дядя Саша долго разговаривал с бабушкой о политике, а потом мы начали рисовать.
Маргарита удивленно уставилась на Коржа:
–
Тот усмехнулся:
– А что в этом странного? В отличие от тебя Нонна Карловна понимает, что я человек положительный и надежный, что я гораздо интереснее некоторых… физиков… – Он осекся под взглядом Маргариты, небрежно придвинул ногой табурет и уселся за стол. – Правда, положительному человеку даже чаю не предложили…
– Я сейчас, – всплеснула руками девушка, – мигом что-нибудь приготовлю. – И повернувшись к Антону, уточнила: – А тебя, положительный человек, тоже не накормили?
Тот важно поковырялся в носу:
– Бабушка дала мне кукурузных хлопьев.
– Я так и думала, – кивнула Маргарита. – Ну что ж… Иду на кухню.
– Я помогу. – Корж поднялся из-за стола.
– Я тоже. – Антон высыпал обратно на пол собранные было в ладонь детальки конструктора и вытер руки о футболку.
Спустя полтора часа, уложив сынишку спать и прибравшись в комнате, Маргарита накинула на плечи полушалок и вышла на крыльцо подышать воздухом.
Корж пристроился рядом на ступеньке и, щуря маленькие глазки, вглядывался в узкую светлую полоску остывающего от дневных забот засыпающего города. Маргарита запрокинула голову, подставляя лицо ночному эфиру, льющемуся сквозь изрешеченное звездами небо. Воздух пах травой и жимолостью. Огромная, тяжелая луна осела на верхушках сосен, осыпав ледяной глазурью крохотный двор и прочертив по земле неестественно длинные тени от двух пихт, колодца с покосившейся крышей и торчащей оглоблями вверх сломанной телеги, которую Нонна Карловна за неимением лошадей и скота использовала как крепление для бельевой веревки. Припорошенная лунным светом «Ауди» выглядела мертвой заиндевелой тушей пантеры.
– Саш… – позвала Маргарита.
Тот, не отрывая взгляда от горизонта, вопросительно хмыкнул.
– Мне последнее время отчего-то не по себе… Жутко и тревожно.
Он перевел на нее взгляд и невольно отметил про себя, что при луне она выглядит еще соблазнительнее. Распущенные волосы блестели холодными искрами, словно в них запутались звезды. Возбуждающий абрис груди, не спрятанный полушалком и подчеркнутый облегающей блузкой, был таким манящим, что казалось, протяни только руку, и чудесный бугорок сольется с ладонью, наполняя ее биением сердца и сладким теплом.
Корж облизал губы.
– Ты совсем одна, – хрипло сказал он. – А в одиночестве молодой женщине всегда не по себе…
– Я не одна, – возразила Маргарита. – У меня есть Антошка, мама…
– А мужчины нету, – выдавил из себя Корж.
– Нету, – согласилась она. – Но мои страхи, Сашка, совсем иного свойства. Мне кажется… Я чувствую, что меня кто-то ненавидит. И не могу понять – кто и за что.
– Ненавидит? – переспросил Корж и недоверчиво хмыкнул. – Тебя?
– Происходят какие-то… странные события. – Маргарита замялась, подыскивая правильные слова. – Как тебе объяснить… Они меня пугают, Саша.
– У тебя есть я, – напомнил тот и сам удивился, как уверенно и твердо он это произнес. – А значит, тебе нечего бояться.
– Да. – Она слабо улыбнулась. – Спасибо тебе.
И тут же в памяти металлическим эхом прозвучал голос Юрика: «Мне плевать, что за тобой приударяет мент! Думаешь, ты благодаря ему в безопасности?.. Он обычный купленный мент! А настоящие хозяева – те, кто ему платит!.. Слышала о «псах», подруга?»
– Что за события? – поинтересовался Корж. – Чем ты напугана?
– Сначала в одно из моих дежурств с полки запертого шкафа в процедурной исчез эфедрин. – Она озабоченно потерла ладонью лоб.
