легла спать и проспала до следующего утра.
В течение всего дня Фернандо почти каждый час звонил Монике домой и интересовался ее состоянием. Он начал серьезно волноваться, когда миновал полдень, затем еще несколько часов, а Моника по-прежнему отказывалась от еды, оставалась в кровати, не включая свет, и не хотела выходить из своей комнаты. Ее била дрожь, и это состояние не проходило, а, наоборот, усугублялось. Было уже десять вечера, когда Фернандо решил, что поедет к ней и отвезет ее в больницу.
Там ее всесторонне обследовали и ничего не обнаружили. После этого ее направили в психиатрическое отделение, где выяснилось, что у нее классические симптомы нервного шока из-за ужасных событий, которые ей пришлось пережить.
Специалисты порекомендовали применить соответствующую терапию, чтобы помочь ей спокойнее реагировать на негативные воспоминания, образы и мысли, но предупредили, что полностью эти симптомы убрать не удастся. Им также посоветовали избегать всего, что могло бы расстроить ее и вызвать какие-либо страхи, депрессию или беспокойство. Исходя из этих рекомендаций, было решено, что Монике станет легче, если она переключится, занимаясь чем-либо, что ей нравится делать. Поэтому после нескольких сеансов у психотерапевта родители отвезли ее на несколько дней отдохнуть в Альпы.
Через два дня после того, как Монику освободили, Фернандо позвонил дону Лоренцо Рамиресу, чтобы рассказать ему о похищении Моники и о серьезных нарушениях ее здоровья. Он также сообщил, что у него забрали браслет. Рамирес больше был обеспокоен здоровьем Моники, чем браслетом, и воспользовался случаем, чтобы напомнить Фернандо об одном состоявшемся между ними разговоре. Он тогда поделился своими подозрениями по поводу того, что кто-то за ним наблюдает. После выводов, к которым они пришли на вилле у Лючии, дон Лоренцо допустил вероятность того, что действительно существует некая группа ессеев, преследующих ту же цель, что и они, и что именно эти люди являются виновниками трагического происшествия. Естественно, учитывая то, что его предки выказывали такой же интерес к браслету, эту возможность нельзя было исключить.
Фернандо вызвался сопровождать Монику во время ее визитов к психотерапевту. Он хотел воспользоваться возможностью хотя бы недолго ее видеть.
Моника казалась подавленной то ли из-за действия лекарств, то ли оттого, что ее здоровье заметно ухудшилось. Она проявляла мало интереса к работе ювелирного магазина, впрочем, как и ко всему остальному. Фернандо старался не говорить о браслете, который был прямой причиной этих трагических событий. Моника никоим образом не демонстрировала своих чувств к нему, и от этого Фернандо страдал вдвойне.
В первую субботу после похищения, ближе к полудню, Фернандо позвонил инспектор Фрага, чтобы сказать ему, что они уже установили личность палестинца. Это был некий Мохаммед Бенхайме, который родился в Иерихоне, но проживал в Испании уже десять лет. По-видимому, он был предпринимателем, занимался строительством, и у него были дела в Коста дель Соль и в Кадисе. Полиция установила, что он не был судим ни здесь, ни в своей стране, хотя его уже объявляли в розыск. Об остальных членах группы ничего не было известно, но расследование продолжалось. Полиция считала, что преступники по-прежнему скрываются в Мадриде или в его окрестностях.
Каждые десять дней Лючия разговаривала по телефону с Фернандо, интересуясь состоянием здоровья Моники. Прошло несколько недель, и Лючия наконец начала замечать, что состояние Фернандо изменилось. Возникшее после похищения Моники чувство вины привело к тому, что Фернандо стал вести себя более ответственно. Но, несмотря на это, Лючия догадывалась, что его роман с Моникой начал затухать, и каждый день все больше убеждалась в этом. Хотя Лючия искренне сочувствовала Монике и понимала, что это могло показаться вероломством, она не могла выбросить Фернандо из головы и по- прежнему проявляла к нему большой интерес, в особенности после событий, которые произошли на вилле. Стараясь заглушить в себе чувство вины, она тем не менее понимала, что сможет приблизить его к себе, если привлечет к исследованиям, а не просто будет делиться результатами своих изысканий, как это делала раньше.
Оставались нерешенными вопросы, касающиеся предков Фернандо, похороненных в церкви Подлинного Креста, и Лючия решила, что договорится не только с Фернандо, но и с Паулой вместе поужинать и обменяться информацией. Лючия помнила, что они договаривались встретиться при первой возможности, и, зная, какое влияние оказывает на Фернандо сестра, решила, что было бы неплохо найти в ней союзницу.
По прошествии нескольких дней Лючия, наконец решившись, позвонила Фернандо под предлогом того, что получила письмо, в котором сообщалось, что начало ее исследований в церкви Подлинного Креста откладывается. Это, по-видимому, было связано с бюрократическими проволочками в муниципалитете Кастильи и Леона и в министерстве. В письме ее уведомляли, что она не получит разрешения на начало работ по меньшей мере до середины июля. Но Лючия решила не сдаваться и попробовать ускорить этот процесс, поехав в Мадрид, чтобы лично обсудить все в министерстве. Воспользовавшись этим обстоятельством, она решила пригласить Фернандо и Паулу на ужин, чтобы втроем обсудить ход исследований.
Фернандо эта идея понравилась. Похоже, он уже не испытывал неловкости, вспоминая о своем посещении виллы. Они договорились встретиться в японском ресторане. Это была первая пятница апреля. Прошел почти месяц со дня похищения Моники. С тех пор они еще не виделись.
Все приехали одновременно и припарковали машины напротив входа в ресторан. Фернандо приехал с Паулой. Едва выйдя из машины, они поздоровались с Лючией. Они зашли в холл, красиво оформленный в японском стиле. Официант поприветствовал их впечатляюще глубоким поклоном, на который они вежливо ответили. Лючия поинтересовалась состоянием здоровья Моники, и Фернандо рассказал ей о том, что ему было известно. Он сообщил, что, хотя в целом ее здоровье немного улучшилось, она сейчас пребывает в состоянии, которое в медицине называется «избеганием». В этом состоянии все эмоции, как положительные, так и отрицательные, представляют для нее угрозу, поэтому она инстинктивно стала избегать любых проявлений чувств. Он признался, что для него это просто катастрофа. Лючия заметила, что Фернандо неприятна эта тема разговора.
Наконец их проводили в маленький кабинет, который от обеденного зала отделяла раздвижная бумажная ширма, сделанная в восточном стиле. Они сели на разложенные на полу большие подушки, и Фернандо сразу же запротестовал, потому что ему хотелось есть, сидя на обычном стуле.
Пока Лючия рассказывала им о тонкостях японской кухни, Фернандо неотрывно смотрел на нее. Хотя в последнее время он часто общался с Моникой и всегда был внимателен к ней, каждый раз, видясь с Лючией, он чувствовал, что от этой женщины исходит нечто, гипнотизирующее его. Он всматривался в ее карие глаза и во взгляде улавливал опыт зрелой женщины, смотрел на ее губы, тонкие, но манящие, на ее стройную хрупкую шею, видневшуюся в вороте блузки. Лючия с удовольствием воспринимала его интерес, и, когда их взгляды встретились, в ее глазах отразились те же самые чувства.
Паула уловила эти волны, витающие над столом, и поначалу удивительно равнодушно отнеслась к тому, что происходило между ними. Она взяла меню и спряталась за ним, чувствуя себя неловко, оказавшись в такой ситуации.
– Лючия, поскольку ты разбираешься в японской кухне, закажи для нас всех, что хочешь, а потом ты нам расскажешь о своих открытиях.
Лючия, вынужденная оставить свои попытки соблазнить Фернандо, решила сосредоточиться на том, что делает, и принялась составлять заказ.
Официант потратил много времени на записывание всего перечисленного, пока наконец не оставил их одних, задвинув за собой ширму.
– Ну хорошо, пока нам принесут первое, я вам кое-что расскажу. Думаю, я взяла хороший след, и вскоре станет ясно, какую роль играли ваши предки во всей этой истории, – заявила Лючия уверенно. – На прошлой неделе в приходской церкви Замаррамалы я нашла старый документ, который вас так же заинтересует, как и меня. Мы искали любые факты, имеющие отношение к реликварию, и я встретила запись о расходах, датированную 1670 годом. Речь идет о сумме в сто пятьдесят реалов за реставрацию реликвария. Эти деньги были уплачены ювелирной мастерской в Сеговии, без указания ее названия. – Она посмотрела на Паулу. – Ты думаешь то же, что и я?
Лючия помолчала некоторое время, пока официант разливал вино. Она сама обнаружила запись только
