Тихон мрачно взглянул на Пашку. Увидев его жалкое и в то же время счастливое лицо, удивленно поднял сросшиеся на переносице брови:
– Что это с тобой?
– Левку бы сюда, – глупо улыбаясь, повторил Пашка, – он бы стихами заговорил… А, Тиш?
– Я тебе сам петь буду, – пообещал Тихон, – если… твои марсиане нас живыми отпустят.
Растопыря пальцы над клавишами, Тихон решал уже известную в истории задачу. Правда, у того, кто столкнулся с ней впервые, выбор был беднее. Не девять клавиш, как у Тихона, а всего две копны сена. Но несмотря на некоторые различия в условиях задачи, результат мог оказаться тем же самым. Пашка интуитивно почувствовал опасность.
– Жми любую, – храбрясь, посоветовал он и после паузы добавил: – Потихоньку только…
Справедливости ради следует отметить, что по части управления всякой техникой Тихон был виртуозом. Даже школьный, видавший виды, ГАЗик, как всегда казалось Пашке, узнавал Тихона. Пашка мог бы поклясться, что слышал, как старая машина покряхтывала от удовольствия, когда Тихон садился за руль. А уж строптивости ее при этом как не бывало. Куда исчезал натужный вой! Ветеран становился стремителен, как «Волга», а по плавности хода мог соперничать с «Жигулями».
Вздохнув, Тихон поиграл в воздухе пальцами. На искрящемся фоне облачного покрывала черный силуэт его был карикатурно схож с пианистом, решившим сыграть на незнакомом инструменте. Дело осложнялось не только тем, что строй музыкального инструмента составлял для исполнителя тайну, но также и тем, что в случае неправильно взятого аккорда пианиста вместе со слушателем ждали последствия, которые никто не решился бы предугадать.
То немногое, о чем сожалел в эти минуты Павел, – было отсутствие скобы в полу тарелки.
– Угу… так, так… Ага… – раздавалось под куполом.
Тарелка, мягко покачиваясь, исполняла замысловатый танец.
– Готово, – неожиданно сказал Тихон. – Можем лететь.
– Хм… И домой?
– Можно и домой, – нарочито дежурным тоном отозвался «пианист» и возложил руки на клавиатуру.
Ускорение мягкими лапами вцепилось в Павла, и тому пришлось ухватиться за угол пульта.
Сначала нерешительно подрагивая, но затем все смелее и увереннее тарелка, снижаясь, входила в вираж.
Тихон окончательно освоился с удивительно легким управлением тарелки, и облака понеслись на них снизу так стремительно, что Пашку оторвало от пола.
– 3з-зем-ля же… – сквозь зубы начал он, едва держась за округлый выступ пульта. Но падение уже замедлилось. Тарелка полого скользнула к приветливо мигавшим огням Грачевки, проплыла над прудом, перескочила через улицу и медленно опустилась на мокрую траву во дворе Пашкиного дома.
Пузырилась под дождем лужа. Тускло отсвечивали окна дома. Беззвучно шевелил листьями огромный тополь во дворе. Все было рядом – рукой подать. Если б рука эта не упиралась в прозрачную броню купола.
– Вулкана уволю, – сказал Пашка, глядя на будку, в которой, свернувшись калачом, спал пес. – Совсем мышей не ловит. Хозяин не в своей тарелке прикатил, а он, понимаешь, ни гугу.
Тихон молчал, обдумывая положение.
Как-то так сложилось в их отношениях, что принимать решение в трудных ситуациях было делом Тихона. Внешне неторопливый, даже производящий впечатление тугодума, он неизменно оказывался прав в ситуациях, допускавших выбор. Бессменный судья всех спортивных соревнований, диспетчер в драке, умеющий видеть сразу за всех. Причем драк, в отличие от Пашки, он не выносил. Считал последним делом решать проблемы «вручную». «Надежный», – однажды охарактеризовал его любитель психологических портретов Левка. «А я? Я – какой?» – поинтересовался тогда Павел. «Ты у нас, Паша, парень на „два О“,» – сказал с усмешкой Лев. «Как это?» – опешил Пашка. «Обидчив, но Отходчив», – пояснил Левка.
– Купол впустил? – неожиданно спросил Тихон.
– Кого? – испугался Пашка.
– Нас с тобой.
– Ну… – почувствовал подвох Павел.
– Выпускал?
– Выпускал… – неуверенно согласился Пашка.
– Это я к тому, что если бы им надо было нас того… то они бы сразу это сделали.
– Правильно! – обрадовался Пашка.
– А что ты сделал, после чего он нас выпускать перестал?
– Чего я такого сделал? – возмутился Павел.
– Глобус! Все началось с глобуса! Навалился и давай оси гнуть…
– Да где оси? Какие оси? Нету у него…
Пашка оказался около пульта.
– Стоп! – рявкнул Тихон. – Убери лапы.
Пашка обреченно махнул рукой и отодвинулся.
Тихон стал осторожно покручивать глобус.
– Это не глобус, – заключил он.
– Правильно! – с готовностью поддержал его Павел. – Не глобус. Нет, нет… Дурак поймет, что не глобус это, – изощрялся он. – Не похоже даже.
Тихон молча ждал, пока утихнет оскорбленное Пашкино самолюбие.
– Это… материализованное изображение нашей Земли.
– Сам придумал? – не глядя на Тихона, поинтересовался Пашка.
– В инструкции к летающим тарелкам прочитал, – съязвил Тихон. – Смотри, одна половина его темнее другой.
– Ну?
– Граница света ползет.
– Что-о? – не выдержал Пашка и уставился на шар.
– Раньше она не тут была, – отодвинул его плечом Тихон. – К тому же какой резон облака на глобусе рисовать? Вот, видал… циклон. Кстати, ты не помнишь, как повернут был глобус, когда мы сюда забрались? Вернуть бы его в то же положение.
Но Пашка уже ничего не слышал. Он глядел на две клавиши, расположенные неподалеку от глобуса, и сам себе удивлялся: как это он не попробовал нажать на одну из них, на левую, которая, это точно знал Пашка, могла освободить их из плена? Надо было нажать на нее еще там, в воздухе, над Таранькиной Гарью. Но тогда словно мешало что-то взять и нажать. Теперь же это стало необходимостью.
Ярчайшая вспышка света заставила Тихона пригнуться. Он ожидал боли, грохота и еще невесть чего. Но был только свет.
Тихон открыл глаза.
Тарелка висела над пустыней.
– Привет, – дружелюбно сказал Пашка и на всякий случай отодвинулся. Пустыня никак не входила в его планы.
«Тоже мне… марсиане… – с обидой подумал он, – …нажми, нажми»… – и поежился под взглядом друга.
Тихон, так и не решив, что ему следовало сделать с Пашкой, осмотрелся. Насколько глаз хватало, кругом простирался песок. Ни кустика, ни деревца, ни. даже маломальского миража не было поблизости. Только песок, покрытый мелкой рябью волн. Высоту определить было трудно. Не было ориентиров. Тихон приподнялся на коленях и тут же испуганно сел. Рука, протянутая к куполу, не нашла привычной уже опоры. Пашка, перехватив взгляд Тихона, с гордо-независимым видом принялся смотреть по сторонам. Его поведение свидетельствовало о том, что он, конечно же, с самого начала знал, что купол снова стал проницаем, и такие вот леденящие взгляды друзей, вроде того, которым одарил его Тихон, прощать не намерен.
Убедившись, что купол выпускает, Тихон улегся на пол и свесил голову за край тарелки. Рядом
