валяться на песке целый день. И болтать с племянником о чем угодно. Хоть о Бермудском треугольнике, хоть о достоинствах новой модели «Москвича».
Внезапно вспыхнувшее желание ехать в Грачевку было настолько сильным, что Константин Тимофеевич остановился посредине лестничного пролета, готовый повернуть обратно. Мысленно он уже видел себя стоящим в очереди за билетами на автовокзале. Он даже несколько шагов вниз по лестнице сделал, но опомнился.
«Что это со мной?» – мелькнула мысль.
Представив себя со стороны, бормочущего и топчущегося на лестнице, Константин Тимофеевич устыдился и медленно пошел вверх, налегая рукой на перила. Но желание съездить в Грачевку не оставляло его.
«А что, в самом деле? – думал он. – Возьму я денька три, отдохну».
Решение успокоило Волкова, и он бодро зашагал по коридору. Перед дверью мельком взглянул на часы, вошел… и увидел всю лабораторию в сборе. Вновь взглянул на часы. Может, ошибся? Нет… шесть часов утра. Что за черт… Может…
Волков почувствовал, как на лбу выступил пот.
«Агафон!»
Не сводя глаз с сотрудников, Константин Тимофеевич сделал два шага, посмотрел на экран монитора. Экран полыхал ровным зеленым светом. Все было в порядке.
– В чем дело? – хрипло спросил Волков.
Закашляли, заскрипели стульями, запереглядывались. Заговорил Гракович:
– Агафон коротнул сеть. Сначала два броска… Системы сразу на аварийный… Тут он и коротнул.
Константин Тимофеевич впервые видел старшего инженера подавленным.
Пожевав губами, Гракович продолжил:
– Сначала началась чехарда с графиками прироста информации. По всем составляющим… По инструкции, вас положено снимать… Связь не работает. Включаю аварийную, и та молчит. На экране вижу, что у вас все в порядке…
– Погоди… – не дослушал Волков. – Он что, на резерве, что ли?!
Не веря собственным глазам, он смотрел на щит управления. Приборная группа основной сети мертво высвечивала нули.
– Но ведь… установка действует?!
Пальцы Волкова забегали по пульту монитора. На экране стала видна внешняя спираль, потом внутренняя, еще одна… Вот и конец шнура, мягко и неровно дрожащий, словно заячий хвостик.
«Целехонек… Рванул в импульсе энергию основной сети, спалил все, что было можно, и переехал на резервное питание. Как на такси из автобуса пересел. На ходу причем…»
Константину Тимофеевичу стало жаль Граковича. Ночью, один-одинешенек, он увидел это первым. Понятно, почему он послал за всеми сразу.
Волков ткнул кнопку прироста информации. Запело счетное устройство. На экране дважды мигнуло изображение координатной сетки, после чего загорелась еще одна шкала.
«Порядок не тот», – отметил Волков и вновь нажал кнопку.
Цикл повторился, и на шкале появилась та же самая цифра. Лишенная эмоций электронная система пыталась убедить ученого в том, что Агафон за одну ночь получил чуть ли не в сто раз больший объем информации, чем когда-либо…
«Но это же чушь…» – растерянно подумал Волков. Взгляд его упал на лежащий рядом тест-блок.
«Значит, не поверили тоже… Кто в это поверит?»
– Графики на столе, – безучастно произнес Гракович.
Константин Тимофеевич внимательно всматривался в ленты самописцев. Линии прироста информации. Две ушли в нуль. Одна проходит. Что это за поток? Та-ак… ясно. Гуманитарная составляющая. Позвольте, но если информация практически не поступала к Агафону, откуда же такой колоссальный прирост ее уровня?!
Волков медленно поднялся с кресла оператора.
– Ну-ну…
– Что вы сказали? – перестал грызть ногти Сеня Вынер.
Был он человек простодушный и какой-то не от мира сего. Говорил всегда очень искренне и очень непонятно. Все, что слышал, воспринимал буквально. «Все твои беды, – частенько вразумлял его Игорь, – происходят от того, что буква в фамилии у тебя не та. Если бы была „и“ вместо „ы“ – быть бы тебе доктором наук. Ну, сам подумай, разве в Академии устояли бы перед такой фамилией?»
Волков долго смотрел в голубые добрые глаза Вынера, пока до него дошел смысл вопроса.
– Нет, нет… ничего.
Снова белые ленты диаграмм ползли перед глазами Константина Тимофеевича, и он, как охотник по следам на пороше, пытался определить, что же именно сделал Агафон. Вот отдал энергию. Много… Хватило бы, чтобы котлован под дом вырыть. И с этого момента берет больше, чем обычно. Куда ему столько? И что же это у нас получается? Энергия уходит неизвестно куда, информация поступает неизвестно откуда… Увидел бы старик Ломоносов… На неисправность аппаратуры не списать – все проверено сотни раз. В чем же дело?
Ответа на этот вопрос не было.
– Что случилось с сетью? – спросил, ни к кому не обращаясь, Волков. – Что-то не вяжется тут. – Он ткнул пальцем в графики.
– Проверим! – с готовностью вступил в разговор Сеня Вынер. Он чувствовал угрызения совести: на рванувшихся в аварийном режиме графиках линии выглядели блекло. Сеня понимал, конечно, что и этого достаточно, но ему казалось, что его профессиональная честь задета.
Мало-помалу обстановка в лаборатории разрядилась. В затылок шефу дышали, сопели и покашливали. Притащили Волкову груду лент с другого стола. Заговорили наперебой.
Посыпались предположения. Игорь принялся убеждать всех, что Агафон, узнав об энергетическом кризисе, стал приторговывать энергией. В ход пошли ручки. Кирилл, не умевший говорить нормальным голосом, начал кричать.
Это уже было знакомо. Это была его, Константина Тимофеевича, лаборатория. И ребята были его – родные.
2
Мурзик терся о глобус рыжей спинкой.
– Кыш! – крикнул Тихон и попытался дотянуться до котенка. – Брысь!…Тебе говорят или нет?!
Мурзик, скособочась, прыгнул в черный экран на дне тарелки и стал тонуть. Он вытягивал одну лапу, а другие в это время успевали увязнуть.
Тихон сделал отчаянную попытку дотянуться до Мурзика и проснулся.
На кухне звякали посудой и вкусно пахло пирогами. Тихон перевернулся на другой бок, чтобы досмотреть, что же стало с Мурзиком, но вдруг подскочил на кровати с одной-единственной мыслью: «Тарелка! Или… это был сон?»
Взгляд его упал на джинсы. На левой штанине был вырван огромный клок…
«Не сон!»
В комнату заглянула мать.
– Проснулся, полуночник? Я уж думала будить. Одевайся скорее, сбегай к Надежде Яковлевне, пока не уехала. Отнесешь ей деньги и записку.
– Какие еще деньги? Что за записки?
Тихон тянул время, чтобы избежать вопросов о порванных джинсах.
– Одевайся давай, все расскажу.
Мать ушла на кухню, а Тихон, выдернув из занавески иголку с ниткой, через край залатал штанину.
– Какие деньги, мам? – спросил он, усаживаясь за стол.
– Деньги Надежде Яковлевне. В записке написано, что купить.
