более важному сообщению — о «душе Тынкаги». Она, оказывается, была спрятана в куске морского льда, который находился в руках у Хытындо!..
Петр Арианович знал, что, по представлениям «детей солнца», душа может существовать отдельно от тела. Это довольно хлопотно, потому что все время приходится принимать предосторожности, опасаясь, как бы враги не украли у человека его душу.
Некоторым утешением для «детей солнца», впрочем, было то, что Хытындо с недавнего времени взяла на себя обязанность оберегать от расхищения души своих соплеменников.
Узнав о своей душе, которая пребывает в куске льда, Петр Арианович ничем не выказал любопытства. Это был наилучший способ раззадорить Нырту на дальнейшие объяснения.
Оскорбленный безучастным молчанием своего друга, охотник прибавил, что в котловине имеется даже особая «кладовая» душ. Ассортимент там, по-видимому, самый разнообразный. Души некоторых охотников закупорены в рога или копыта убитых ими оленей. Души других сохраняются в камнях.
И опять промолчал Ветлугин, продолжая заниматься своим делом.
Этого подчеркнутого равнодушия охотник не мог перенести. Он надулся, потом сказал сердито:
— Твоя душа тоже там…
Он сболтнул, не подумав, но тотчас же спохватился и стал бить себя ладонью по губам. Но было уже поздно.
— Ты молчи об этом, молчи, — забормотал Нырта, оглядываясь по сторонам. — Ей хорошо там, твоей душе! Она в куске льда. Такая круглая льдинка, которая не тает… — Он продолжал бормотать: — Никому не говори, хорошо? Нельзя об этом, а я сказал. И не хотел сказать, а сказал. Почему со мной всегда так?..
Он еще раз хлопнул себя по губам.
По-видимому, Хытындо готовила новые козни.
Огромным усилием воли Ветлугин удержался от расспросов.
Но чем больше тревожился Петр Арианович, тем меньше показывал это Нырте.
Он знал, с кем имеет дело. «Дети солнца» не выносят шума, спешки, нервозности и при всем своем добродушии чрезвычайно подозрительны. Достаточно неосторожно сказанного слова, чтобы они тотчас же ушли в себя, как улитка в раковину.
Не спешить, не спешить, чтобы не спугнуть.
Сопровождая Нырту на охоту, Петр Арианович не раз наблюдал, с каким терпением, иногда часами, поджидает тот добычу в засаде, где-нибудь в расщелине скалы или за камнями. Кое-чему географ научился во время этих экспедиций и сейчас применял терпение и выдержку как сильнейшее оружие против самого Нырты.
Однако охотник не возобновлял волнующего разговора о ветлугинской душе. Только иногда при посторонних многозначительно взглядывал на своего приятеля и подносил палец ко рту. Ветлугин успокоительно кивал.
Так тянулось более месяца. Географ начал нервничать. От Хытындо можно было ожидать любой пакости. Что затевает против него старая ведьма?
Напрашивалось простое объяснение: Хытындо похитила у Петра Ариановича какую-то принадлежащую ему вещь и теперь всласть колдует над ней. В этом, понятно, не было бы особой беды. Колдуй себе на здоровье, колдуй, хоть лопни!
Но ему вспомнились слова: «круглый кусок льда, который не тает», «твоя душа — в куске льда». Что Нырта понимал под этим?
Возможно, что Ветлугин, скрепя сердце, все же заговорил бы с Ныртой об «исчезнувшей» душе. Однако это не понадобилось. Помог случай.
Однажды, гуляя по лесу со своим приятелем, Петр Арианович заинтересовался чем-то в его рассказе и захотел записать, чтобы не забыть. Обычно он старался делать записи так, чтобы никто из «детей солнца» этого не видел. Сейчас, по рассеянности, географ принялся записывать при Нырте.
Усевшись на камень, он целиком погрузился в работу, как вдруг услышал дыхание за спиной. Обернулся. Сзади стоял Нырта, подошедший, как всегда, бесшумно. Он поднялся на цыпочки и с любопытством заглянул через плечо Ветлугина.
— Пестришь маленькими следами кору? — спросил он удивленно.
— Да.
— А я видел этот след.
— Где?
Оглянувшись, Нырта прошептал:
— На том куске льда, где спрятана твоя душа!..
Ветлугин вскочил с камня, на котором сидел.
Буквы! Слова! На «льдинке, которая не тает»?..
Но Нырта, поняв, что болтливый язык опять подвел его, отказался отвечать на вопросы своего Друга.
Он уселся на землю, скрестив ноги и обхватив плечи руками, и сидел так, отрицательно качая головой.
— Только покажи! Покажи, и все, — сказал географ с самыми убедительными интонациями в голосе. — Принесешь сюда кусок льда, который не тает, я взгляну на него, и ты сразу же отнесешь обратно. Хытындо не узнает ничего.
Нырта сделал движение головой, как бы отмахиваясь от собеседника. Он даже зажмурился, чтобы не видеть его.
Но Петр Арианович не отставал. Он пускал в ход самые разнообразные аргументы один за другим. Он сказал, что откажется от дружбы с Ныртой, — тот только горестно застонал в ответ. Он пригрозил, что напустит на него самое страшное свое колдовство, — а ведь Нырта видел на «Празднике солнца», что он умеет колдовать, — охотник задрожал еще сильнее и попытался встать, чтобы убежать, но Ветлугин удержал его.
— Хочешь, научу тебя делать такие значки? — предложил географ. — Мы тогда сможем находить друг друга по этому следу, разговаривать на расстоянии. Все удивятся. Скажут: вот так Нырта!
Упрямец приоткрыл один глаз — предложение было заманчивым, потом спохватился и зажмурился еще крепче.
— Ну, проси что хочешь, — с сердцем сказал Петр Арианович. — Слушай! — Он произнес раздельно и внятно: — Если ты поможешь мне увидеть мою душу, я подарю тебе все, что хочешь!
Нырта открыл оба глаза и внимательно посмотрел на Ветлугина: не шутит ли он?
— Все-все? — переспросил «сын солнца» недоверчиво. — Все, что захочу?
— Конечно! Только скажи что. Ну, решайся! Придумал, что просить?..
Нырта замялся. Живые черные глаза его сверкнули, но он тотчас же притушил их блеск. Охотник вздохнул. По-видимому, давнее, невысказанное желание томило его.
— Ну, говори же! — поощрил географ, радуясь, что дело идет на лад.
Нырта что-то пробурчал себе под нос.
— Громче! Повтори!
— Пуговицы, — стыдливо повторил охотник и опустил голову.
Географ с трудом подавил желание рассмеяться: торг должен быть серьезным. Шутка ли сказать: дело шло о душе, ни о чем другом!
Нырта поднял голову и с нескрываемым вожделением посмотрел на пуговицы Ветлугина. Вот что, стало быть, пленило его воображение. Пуговицы!
В деревне Последней Ветлугин носил черную сатиновую косоворотку. Она была на нем и в день бегства. Как у большинства тогдашних косовороток, воротник ее снабжен был множеством белых перламутровых пуговиц. Они спускались сверху до пояса, переливаясь матовыми отсветами, четко выделяясь на черном фоне. Насчитывалось что-то десятка полтора или два.
Правда, косоворотка давно уже изорвалась, часть пуговиц Ветлугин успел потерять, но и уцелевших, которые он переставил на свою одежду из замши, хорошо выделанной оленьей кожи, хватало на то, чтобы произвести впечатление на франтов в котловине. А Нырта был франтом.
