Я не стою таких затрат, но, возможно, Херри-бою повезет, и он станет-таки обладателем левой створки триптиха. А вы все равно останетесь при своих миллионах…
— Вы совсем не слушаете меня, Катрин!..
— Простите, Херри. Вы говорили о том, что русские непрактичны. А я сказала, что это заблуждение.
— К сожалению.
— Подумайте над моим предложением, Херри. Почему бы не запустить сюда туристов на зимнее время? Вы же сами рассказывали мне о любви Лукаса Устрицы и дочери бургомистра, — я испытующе посмотрела на него: я все еще не могла примириться с ночной сценой, которая так не вязалась с обликом Херри- боя.
— И что? — он насторожился.
— Все очень просто. Вы художественно оформляете эту легенду, запускаете ее в средства массовой информации, тиражируете в буклетах, отпечатываете на глянцевой бумаге. Людям нравятся такие легенды. Они все время ищут подтверждения существованию вечной любви.
— А вы не верите в вечную любовь.
— Я вообще не верю в любовь, — вряд ли все, происходившее со мной за последние десять лет, включая Быкадорова и Леху, можно было назвать любовью. — Я допускаю страсть. А страсть и любовь — совсем не одно и то же.
— Вы думаете?
— Конечно. Страсть — это естественная физиологическая потребность в выбросе энергии, а любовь — это, простите, шизофрения, — припечатала я. — Раздвоение личности, смешанное с манией величия.
— Вы меня пугаете, Катрин, — Херри-бой покачал головой.
— Нисколько. Так вот. После массированной промывки мозгов вы открываете здесь подворье. Отель для молодоженов. Медовый месяц на острове в Северном море, чем не экзотика? Пускай эти дураки занимаются любовью с утра до вечера, а в свободное время ловят вашу знаменитую сельдь. Это очень хорошая мысль, Херри. Дарю.
— Почему же она так похожа на вас? — снова затянул свою волынку Херри-бой. Видно, до конца жизни мне не избавиться от этих сравнений с двойником из пятнадцатого века.
Я взбежала на крыльцо ближайшего дома и посмотрела на Херри.
— Можно, я войду?
— Конечно. Это ведь еще и маленький этнографический музей, Катрин.
Ну конечно, одинокая центральная часть триптиха, которой так фанатично предан Херри, нуждается в подпорках. Немного найдется дураков, чтобы тащиться сюда с побережья только ради одной картины.
Не дожидаясь Херри, я толкнула дверь и вошла вовнутрь.
Этнографический музей, Херри прав.
Безжизненные стены, безжизненная утварь, огороженная тонкими белыми канатами, аккуратные таблички под каждым предметом, температурные датчики. Все стерильно, даже воздух. Никакого присутствия жизни. Я сразу поскучнела, я ненавидела этнографические музеи. Еще со времен одного моего поклонника из скульптурной мастерской, свана по национальности. Сван регулярно таскал меня на площадь Искусств, в Этнографический. Там, на втором этаже, в грузинских залах, он тыкал в кувшины, вязаные сапоги читеби и бурки. Я должна была полюбить все это, но так и не смогла…
— Это типичный голландский дом конца пятнадцатого века, — забубнил за моей спиной Херри-бой.
— Да ладно вам, Херри. Я же не платила за экскурсию.
— Вам неинтересно?
— Не могу сказать, чтобы я была в восторге. Лучше скажите мне, в этом доме кто-нибудь жил? Тогда, в пятнадцатом веке?
— Нет… мы воссоздали его. Но это очень точная копия…
— Не сомневаюсь. Даже ваша берлога выглядит куда эффектнее. Вот если бы вы показали мне что- нибудь настоящее… Идемте отсюда, Херри!
Я первая выскочила наружу и уселась на ступеньках в ожидании Херри. Его не было несколько минут — ровно столько, сколько нужно было, чтобы проглотить обиду. Наконец появился и он. И тоже присел рядом.
— Вы очень странный человек, Катрин.
— Ничего не поделаешь.
— Теперь я даже не знаю… Я боюсь показывать вам Лукаса Устрицу.
— Почему? — я удивленно вскинула брови.
— Одно ваше присутствие… Ваше пренебрежительное отношение ко всему — оно может оскорбить его.
— Успокойтесь, Херри. Это всего лишь картина. Не думаю, что она начнет топать на меня ногами. И указывать на дверь.
— Это не просто картина. Это живое существо, оно живет своей жизнью, оно видело гораздо больше, чем мы с вами, гораздо больше знает. И уже одним этим заслуживает как минимум почтение.
— Я не спорю, Херри. Я постараюсь быть почтительной.
Херри-бой поднялся со ступенек и побрел вдоль улицы. Я последовала за ним. Пятнадцатый век оказался мишурой, оберткой от конфеты, грандиозным обманом. Херри, так преданный ему, оказался не в состоянии его воплотить. Все очень просто, Херри-бой, живая плоть — вот чего тебе не хватает. Если бы ты спал с женщинами регулярнее, чем ездил на побережье, если бы ты напивался вдрызг в кабачке “Приют девственниц”, если бы ты почаще гонял на велосипеде и пару раз свалился бы с моста — тебе было бы проще. Но ты ограничил себя мертвыми, хотя и прекрасными, предметами, и от этого не выиграл никто…
— Эй! Херри! Подождите! — заорала я, но Херри-бой даже не обернулся.
Я догнала его уже в самом конце улицы.
— Вы хотели увидеть настоящее, Катрин, — бросил он. — Здесь есть настоящее. Единственный дом, который уцелел при наводнении. Мы не трогали его, все осталось так, как было.
— Отлично. Там и хранится картина?
— Что вы! Картина требует специального помещения, собственного температурного режима и вентиляции. Сырость ей противопоказана. А дом, о котором я вам говорил, принадлежал Рогиру Лонгтерену, торговцу рыбой. Лукас снимал у него верхний этаж под мастерскую. Это была его последняя мастерская. К сожалению, она не сохранилась. Остался только первый этаж, там, собственно, и была рыбная лавка.
…Теперь Херри-бой взял инициативу в свои руки: он первым вошел в остов двери, украшенной порталом: так вот откуда его реставраторы черпали вдохновение! Полустертый, изъеденный морем камень еще хранил очертания сказочных морских чудовищ. Я могла поклясться, что некий Рогир Лонгтерен никогда не вытаскивал их из своих сетей.
Я прошла следом. Никакой утвари, никаких стекол в узких высоких окнах, только камень и свинцовое небо над ним — вместо крыши. Я коснулась пальцами стены — и она тотчас же откликнулась: так откликается на прикосновение тело человека.
Мне стало не по себе. Эти стены действительно помнили многое. Я резко отдернула руку и обернулась к Херри-бою.
Он улыбался, довольный произведенным эффектом.
— Ну как? Это настоящее, Катрин?
— Да. Это настоящее.
— Картина здесь, рядом.
Я покинула призрак рыбной лавки Рогира Лонгте-рена с легким сердцем. Я оказалась не готова к декорациям позднего средневековья.
Сразу же за скелетом дома я увидела еще одно здание: оно было выстроено совсем недавно, ничего общего с остальной архитектурой острова, самый обыкновенный куб со сферической крышей. Куб был сложен из кубов поменьше: пористый известняк, сохраняющий почти человеческое тепло. Херри-бой открыл дверь ключом: похоже, это были единственные двери на острове, которые запирались.
— Только осторожно, — шепнул мне он.
