Гжесь развернул сложенную вдвое тетрадную страницу, прокашлялся и с выражением прочел:
— "Маслобойщикову Гавриилу Леонтьевичу, худруку театра «Глобус», далее адрес… От Филипаки Афины, далее адрес…
С радостью спешу сообщить вам, козел вы драный, что прекращаю свою смехотворную деятельность в вашей пародии на театр. Горите вы синим пламенем, старый маразматик…" Дальше читать? Тут еще три абзаца.
Капитан Целищев хмыкнул, Лена улыбнулась, и лишь Маслобойщиков сохранял олимпийское спокойствие.
— Пожалуй, я сам прочту. На досуге.
А вам, господин капитан, я бы не советовал зубоскалить. Мнение ушедших в мир иной нужно уважать. Даже если оно ошибочно. Бедное, заблудшее дитя… ;
Маслобойщиков с неожиданной для его студенистого тела ловкостью подскочил к Гжесю и вырвал листок из его рук.
— Теперь мы можем быть свободны?
Целищев замялся.
— Вскрытие и экспертиза проведены, и тело нужно похоронить, — начал он.
— Так в чем же дело? Хороните.
— У покойной есть родственники, проживающие в России? Может быть, близкие люди…
Близкие люди. Был ли парень с фотокарточки близким Афине человеком? Или он так же равнодушно продолжит закреплять парус, когда узнает о ее гибели: «просто приятельница», «обыкновенная». А это вытянет разве что на одинокую поминальную гвоздику, не больше.
— Откуда же мы можем знать? — снисходительно удивился Маслобойщиков. — Вы компетентные органы, вы и должны это установить.
— Все верно. Но связаться с ее родными в Греции пока не представляется возможным. А тело, сами понимаете, ждать не будет.
— Может и подождать, ничего с ним не сделается. Здесь у вас прохладно. Или вы… — До Маслобойщикова наконец-то дошел смысл экивоков капитана Целищева. — Вы предлагаете обстряпать похороны за наш счет?
— Ну, если никого из близких не найдется… Это было бы по-христиански…
— Я сам православный и глубоко верующий человек. — Мэтр лживо скосил глаза к переносице и вытащил из-под рубахи огромный медный крест. — Вот, освящен самим патриархом. И сам я благословлен им же… А как насчет муниципального предприятия? Существуют же квоты для таких случаев! Подхороните к какой-нибудь благообразной могилке, и вся недолга. От нас требовалось опознать тело, мы его опознали. Что же еще?!
Спутанные волосы на голове Маслобойщикова потрескивали: верный признак того, что мэтр подсчитывал, во сколько бутылок портвейна и водки могут обойтись ему незапланированные расходы на погребение.
— Конечно, — не выдержала Лена. — Конечно, мы сделаем все, что нужно.
— Вот и хорошо. — Капитан Целищев облегченно вздохнул. — Поговорите с патологоанатомом, он все вам оформит…
Выйдя на свежий воздух и избавившись от капитана, Маслобойщиков сразу же повеселел. И пока Лена договаривалась с начинающим жуиром Луценко о выдаче тела, успел хлебнуть припасенного заранее пивка. Появившуюся в дверях морга Лену он встретил бурными восклицаниями:
Вот она, наша добрая самаритянка!
Вот она, юдоль всех скорбящих! Целую ручки и преклоняюсь перед величием души!
— Ну, что? — Гжесь, судя по его хмурой физиономии, был не особенно доволен Лениным порывом, но открыто возражать не решился.
— Похоронить можно здесь, на местном кладбище. Ритуальные услуги я уже заказала. Завтра привезем деньги…
— А вещи? — не выдержал Маслобойщиков.
— Какие вещи?
— Ну, как же? Я сам видел. Лежали на столе у этого жандарма… Кошелечек голубенький, пояс-портмоне и цепочка с кулоном золотая… И еще что-то. Кажется, кольцо. Разве они не отдали тебе вещи, раз уж ты взялась за сей скорбный плуг?..
— Пока нет. Это же вещественные доказательства по делу. А если и нет, то их, скорее всего, передадут родственникам, когда те объявятся.
— Отговорки, — неожиданно взбеленился мэтр, переходя с высокого штиля на извозчицкий жаргон. — Замылят, вот увидишь. Креста на них нет!.. Родственникам передадут! Как хоронить, так чужие люди, а как у наследства руки греть, так сразу родственники материализуются!
— Да полно вам, Леонтьич! — попытался урезонить мэтра Гжесь. — Лучше поедем обратно, торчать здесь до вечера нет никакого смысла…
Стоило им только выехать за пределы Ломоносова, как Маслобойщиков нахохлился и нервно заерзал на заднем сиденье.
— А ведь он прав! — произнес мэтр, пристально вглядываясь в окрестности.
— Кто? — не отрываясь от дороги, спросил Гжесь.
— Жандарм. Не по-христиански все это.
Ушла актриса, ушла красивая, молодая девушка, в сущности, дитя… Ушла нелепо, трагически. И никого рядом с ней не оказалось. Чтобы помочь, чтобы протянуть руку… А мы делаем вид, что ничего не произошло.
— Никто не делает вид, — обиделся Гжесь — и за себя, и за Лену, и за самого мэтра. — Просто все переживают молча.
— Вот именно — молча! А надо вопить, кричать, бить во все колокола, посылать проклятья равнодушному небу!.. Господи Иисусе, ну что за трасса! Как в тайге, как на Чуйском тракте! Ни одной забегаловки!
Ну-ка, что там такое?
За железнодорожным переездом, перед которым стоял теперь Гжесь в ожидании зеленого сигнала, дорога раздваивалась: нижнее шоссе вело на Петергоф (именно по нему они и добрались в Ломоносов), а верхнее делало резкий поворот в сторону от Залива.
— Наверх! — скомандовал Маслобойщиков. — Должно же быть здесь что-нибудь, в конце концов!
— А куда, собственно, мы едем? — поинтересовался Гжесь, послушно сворачивая на верхнюю дорогу.
Маслобойщиков благоразумно промолчал.
Цель неожиданного маневра стала ясна, как только «шестерка» проплыла мимо железнодорожной платформы с посеревшими от времени буквами: «МАРТЫШКИНО». Эту часть Ломоносова бродячая труппа «Глобуса» уже посещала: весной в мартышкинской школе Маслобойщиков давал премьеру «Маленькой Бабы-яги».
— Теперь направо и до перекрестка. За перекрестком остановишься, — мэтр уже включил автопилот, и спорить с ним было бессмысленно.
За перекрестком «шестерку» Гжеся поджидала халупа с многообещающей вывеской «ЛЕТО». Покосившиеся буквы рекламного щита, прикрученные ржавой проволокой к поручню у витрины, обещали «бизнес-ланчи по умеренной цене» и «спиртное в разлив».
— Вот и островок цивилизации, — сразу оживился Маслобойщиков. — Думаю, никто не будет возражать, если мы помянем покойную Афиночку, пусть земля будет ей пухом. Посидим, подумаем в тишине о бренности всего сущего…
— Я за рулем, — мрачно напомнил Гжесь.
Но режиссер уже не слушал его. Он выпал из машины и через секунду скрылся в кафе.
— Что будем делать? — спросил Гжесь у Лены, выключая двигатель.
— Давай уедем отсюда к чертовой матери. Пусть сам выбирается.
— С ума сошла! Он и так как ребенок, а когда за воротник зальет… Сама знаешь.