и об этом знали все, за исключением самого Соловейчика. С легкой и блудливой Люсиной руки по кабинетам кочевали хохмы о том, что собака Соловейчика жрет дерьмо; что сын Соловейчика спит со стодвадцатикилограммово негритянкой и к тому же исполнительницей песен в стиле «госпелс»; что дочь Соловейчика прижила ребенка от дуэта «Чай вдвоем»; что жена Соловейчика принадлежит к секте «Общество друзей духа» и активно проповедует культ сутры лотоса; что сам Соловейчик… Впрочем, о Соловейчике шалава Люська, нужно отдать ей должное, до сих пор не сказала ни одного дурного слова.
В любом случае завтра дело уплывет от него, а дарить собственные наработки Бауману Бычье Сердце не собирался. Шиш тебе, Андрюша!
— Шиш тебе, Андрюша! — выпалил в пространство Бычье Сердце.
Слова ударились в стену, поскакали по шкафам и сейфу, задели календарь с видом Мариинского театра (новогодний подарок Дейнеки) и мягко спланировали к часам, висящим на стене.
Часы показывали пятнадцать минут восьмого.
И Бычье Сердце тотчас же сбросил ноги со стола. Весь сегодняшний день он гнал мысли о предстоящей Голгофе с Лу Мартином. Теперь, в свете принесенной Дейнекой информации, Голгофа становилась вовсе необязательной, но… Пока еще никто официально не сообщил Бычьему Сердцу, что дело у него забирают. Следовательно все остается так, как было еще пятнадцать минут назад, до визита Дейнеки. А пятнадцать минут назад он собирался вплотную заняться Афиной Филипаки, личность которой до сих пор не установлена. Также остается неустановленной угроза, которой Лика Куницына потчевала по телефону своего бывшего муженька. А обо всем этом можно узнать только в окрестностях «Лиллаби». И нигде больше.
…Вот уже вторую ночь подряд Пашке снились кошмары.
Это были не обычные кошмары, которые изредка навещали Пашку, нет. В обычных кошмарах орудовали распоясавшиеся вурдалаки, похожие на Фредди Крюгера, и зомби, похожие на Виташиного батяню дядю Васю. С этими деятелями Пашка справлялся достаточно легко: взмывал ввысь, размахивая руками, — и только его и видели.
Вурдалаки и зомби в Пашкиных кошмарах не летали, в отличие от самого Пашки. Так что гнусным мертвякам оставалось только клацать челюстями. И бессильно грозить Пашке кухонными ножами, остро заточенными топорами и окровавленными стамесками. Но последние две ночи…
Последние две ночи к Пашке являлся Нео.
Нет, Нео не угрожал Пашке. И никакого топора у него не было, не говоря уже об окровавленной стамеске. Напротив, Нео был ласков, он пытался приручить Пашку, он вел с Пашкой долгие разговоры. То есть он думал, что ведет, и Пашка так думал, вот только понять эти разговоры было нельзя.
Ни одно слово до Пашки так и не долетело.
Улыбка — долетала, прохладное дыхание Нео — долетало, а слово — нет. В какой-то момент это понял и сам Нео. И изменил тактику. Он больше не говорил понапрасну, он экономил — и силы, и слова. Как будто точно знал, что времени у него осталось немного. Нео стал приближаться к Пашке: осторожно приближаться, боясь вспугнуть. Поначалу Нео это удавалось, и в конце концов он приблизился бы к Пашке так, что не отвертишься. Пашка ничего бы и не заподозрил, если бы… Если бы не дырка на лбу Нео. Дырка увеличивалась! Дырка увеличивалась, грозилась превратиться в воронку и засосать в себя Пашку со всеми потрохами. Тогда, стоя на самой кромке сна, Пашка попытался взлететь, ускользнуть из-под носа Нео, как это случалось не раз с вурдалаками и зомби. Взлететь и помахать Нео с безопасной высоты. Но взлететь не получилось: руки, такие пернатые, такие легкие и бесстрашные, вдруг отказали Пашке. Тогда Пашка попытался просто убежать — как в жизни, — отталкиваясь носками и высоко подбрасывая зад, но из этого тоже ничего не вышло: ноги налились свинцом, корнями вросли в землю и предали хозяина. И Пашка понял, что это — конец.
Что спрятаться от ласкового Нео не удастся.
И когда он понял это, он проснулся.
Пробуждение особого облегчения не принесло. Пашка точно знал, что следующей ночью Нео объявится снова, как объявлялся в предыдущую. Так он и будет приходить, каждый раз подступая все ближе.
И когда-нибудь — завтра, послезавтра, через неделю — подойдет совсем близко. А дырка на лбу — дырка на лбу уже знает, что делать. Она сожрет Пашку и даже косточек не выплюнет. Можно, конечно, попытаться не спать совсем, но Пашка был вовсе не уверен, что способен на такой подвиг. Нет, Нео все равно его достанет, и к гадалке ходить не надо, как бабка говорит. А все из-за проклятого шарфа-рыбины. Черт дернул Пашку отнять шарф у Нео. Если бы он знал, что все так обернется! Он бы и пальцем шарфа не коснулся!..
Если Нео был ночным кошмаром Пашки, то шарф Нео стал кошмаром дневным.
Несколько раз Пашка перепрятывал чертов шарф: сначала он засунул рыбину между журналами на этажерке, потом воткнул в белую вазу, которой бабка никогда не пользовалась. Потом пришел черед курятника, потом Пашка зарыл шарф в огороде, под грядкой с укропом. Но толку от этого было мало: шарф тянул его к себе. И бабка! Бабка с ее длинным носом и нюхом, как у охотничьей собаки, в любой момент могла обнаружить рыбу с завязочками! Из-за этого Пашка два дня просидел дома как привязанный, чего за ним отродясь не водилось.
Даже бабка забеспокоилась.
— Ты чего это? — спросила она у Пашки. — Сиднем сидишь? Сходи погуляй.
Пашка кивал головой, соглашаясь, но со двора никуда не уходил. И даже обложился книгами для конспирации, пускай бабка думает, что Пашка наконец-то взялся за ум. Через десять минут выяснилось, что с книгами Пашка явно перестарался, и бабка забеспокоилась уже по-настоящему.
— Ты что это? Читаешь?!
— Угу-м… «Осциллограф — ваш помощник», автор Б. Иванов. Очень интересно. А что?
— Да я тебя отродясь с книжкой не видела!
Это была чистая правда. Единственная книжка, которую Пашка прочел от корки до корки — «О разведке для мальчиков» великого Би-Пи, — была надежно спрятана, а остальные книжки интересовали Пашку мало.
— А ты не заболел, часом? — приставала бабка. — А то давай касторки хлебни.
Касторка любую хворь как рукой снимает.
— Да здоров я! — не выдерживал Пашка. — Все в порядке, бабуля!
— Что-то не похоже. А может, у тебя глисты?
— Какие еще глисты?
— Точно, глисты, — обрадовалась бабка. — То-то, я смотрю, ты такой бледненький. Книжки вздумал читать. И сахар не крадешь. И за вареньем в буфет не лазишь.
— Нет у меня никаких глистов!.. А за вареньем я уже два года как не лазю!
Вот здесь Пашка врал. Ну, не врал, так, слегка подвирал. Во-первых, вареньем он иногда баловался. А во-вторых, если распрямить скатанную в комок рыбину и вытянуть ее, то как раз и получился бы самый настоящий глист, тонкий и длинный. Зачем только он вынул шарф из рук Нео?!
Была же какая-то причина, была! Но Пашка совсем позабыл о ней, вконец заморенный Нео. И еще — батяней Виташи, дядей Васей Печенкиным.
Тогда, сидя рядом с Нео на «Такарабунэ», Пашка совсем потерял счет времени.
А вот Виташа, которого Пашка поначалу принял за труса, быстро оклемался и времени зря не терял. Он вернулся в эллинг, но не один, а с батяней. До сих пор Пашка относился к дяде Васе вполне нейтрально и даже со знаком плюс. Дядя Вася был человеком незлобивым, в отличие от Виташиной матери, тети Веры. Тетя Вера вечно орала, что не нанималась кормить пьянчугу-мужа, а также лоботряса-сына и его дружков без роду-племени, которые без толку гоняют видак и толкутся в их доме, как будто у них своего дома нет. Это была страшная несправедливость, потому что Пашка бывал у Виташи крайне редко и по самым уважительным и неотложным поводам. Таким, как «Матрица», например. Виташу мать охаживала кухонной тряпкой, дядю Васю — половой, иногда переключаясь на веник.
Дядя Вася на все выпады тети Веры реагировал со здоровым юмором, от веника уворачивался с ловкостью циркового медведя, после чего забирался на старую разлапистую яблоню у колодца и кричал оттуда, что он инвалид-чернобылец, потерял на ликвидации зубы и половину легкого и что не позволит
