кажется, что его жизнь кто-то медленно уничтожает.
Смертники размещаются в своего рода тюрьме внутри тюрьмы: тут не предусмотрены спортивные и образовательные программы, поскольку не ставится задача реабилитации.
В 1999 году, после того как семеро заключенных попытались сбежать из Хантсвилла, Уиллингэма вместе с четырьмястами пятьюдесятью девятью другими обитателями камер смертников перевели в более надежную тюрьму в Ливингстоне, штат Техас. Двадцать три часа в сутки Уиллингэм находился в полной изоляции в камере площадью шесть квадратных метров. Он пытался развлекаться, сочиняя стихи и рисуя («по-дилетантски», как сам он говорил). В стихотворении о детях он писал: «Вы были самым прекрасным, что есть на земле».
Джилберт как-то раз попыталась слегка отредактировать его стихи, но Уиллингэм возразил, что это не произведения искусства, а неуклюжее — какое уж есть — выражение его чувств. «По-моему, если я начну отделывать их, придавать им художественную форму, пропадет то, ради чего я вообще пытался писать», — объяснил он.
Все попытки занять себя помогали мало. Уиллингэм отмечал в дневнике, что разум его «с каждым днем слабеет». Он перестал тренироваться и потолстел. Усомнился он и в вере: «Бог, который печется о каждом своем творении, не покинул бы невинного». Ему уже стало все равно, как относятся к нему другие заключенные, не попытаются ли снова напасть. «Внутри я уже мертв, что мне бояться смерти?» — писал он.
Всех, кого он узнал в тюрьме, одного за другим казнили. Клифтона Рассела-младшего, который в восемнадцать лет зарезал человека. В последнем слове он сказал: «Я за все благодарю моего Отца Небесного — я готов». Джеффри Дина Мотли, похитившего женщину, а потом застрелившего ее. Его последние слова были: «Мама, я люблю тебя. Прощай!» Джон Фиренс, который убил соседа, тоже незадолго до казни обратился к Богу. Он сказал: «Надеюсь, Он простит мне содеянное».
С некоторыми из товарищей по заключению Уиллингэм сошелся, хотя и знал, что они совершили жестокие преступления. В марте 2000 года казнили приятеля Уиллингэма, двадцативосьмилетнего Пончая Уилкерсона, который застрелил продавца во время налета на ювелирный магазин. После этого Уиллингэм написал в дневнике, что он ощущает «пустоту, какой не знал с тех пор, как потерял своих девочек». Спустя еще год другой приятель Уиллингэма, которому настала очередь идти на казнь, попросил его о необычной услуге — нарисовать для него цветок. «Вот уж не думал, что буду рисовать самую обычную розу чуть не со слезами на глазах, — писал Уиллингэм. — Самое тяжелое было, что я понимал: это — последний раз, больше я ничего не смогу для него сделать».
Был среди заключенных Эрнест Рэй Уиллис, чье дело до странности напоминало дело Уиллингэма. В 1987 году Уиллис был осужден в Западном Техасе за поджог, ставший причиной смерти двух женщин. Уиллис пояснил следователю, что он заночевал у друзей в гостиной, на диване, а когда проснулся, дом был полон дыма. По его словам, он попытался разбудить одну из женщин, которая спала в соседней комнате, но дым и огонь помешали ему войти, и он поспешил удрать, пока весь дом не был объят пламенем.
Свидетели утверждали, что Уиллис вел себя подозрительно: он отогнал свою машину со двора горящего дома и вообще, как показал один из пожарников-добровольцев, «не проявлял эмоций». Полиции опять-таки показалось подозрительным, как это Уиллис выбежал из горящего дома босым, не обжегши ступней. Пожарные следователи также обнаружили пятна в форме луж, «струйные конфигурации» и другие признаки поджога. Никакого мотива преступления не выявили, однако сработала все та же схема: Уиллис (он, кстати, в отличие от Уиллингэма, не имел криминального прошлого) — социопат, «демон», как выразился один из прокуроров. Его судили за двойное убийство и приговорили к смерти.
Уиллису удалось заполучить «лихого адвоката», как не без зависти отзывался о нем Уиллингэм. Джеймс Блэнк, известный в Нью-Йорке специалист по патентному праву, взялся за дело Уиллиса бесплатно — такую помощь осужденным предоставляла его фирма. Он был убежден в невиновности Уиллиса и положил на это дело двенадцать лет и несколько миллионов долларов: приглашались эксперты-пожарные, частные детективы, специалисты по судебной медицине и так далее. Уиллингэму же тем временем приходилось довольствоваться Дэвидом Мартином, которого штат назначил ему в качестве адвоката, и одним из коллег Мартина — те подавали от его имени прошения и апелляции.
Как-то раз Уиллингэм пожаловался родителям: «Вы не представляете, что такое — иметь адвоката, который ни на минуту не верит в твою невиновность». Как многие другие заключенные-смертники, Уиллингэм в конечном счете заполнил форму — жалобу на недостаточную активность законного представителя защиты. (Когда я недавно спрашивал Мартина, считает ли он свою работу удовлетворительной, тот ответил: «Не было никаких оснований для пересмотра дела, вердикт был вынесен абсолютно правильно». И добавил по поводу возникших вокруг дела Уиллингэма споров: «Черт, просто невероятно, что об этом вообще кто-то еще задумывается».)
Уиллингэм попытался сам изучить законы с помощью таких пособий, как «Такт в суде, или Как юрист выигрывает дело. Сборник дел, выигранных благодаря уму, умению, ловкости, такту, отваге и красноречию». Но почти сразу же он поделился со знакомым: «Юриспруденция для меня чересчур сложна, я ничего в ней не понимаю».
В 1996 году он получил (также от штата) нового юриста, Уолтера Ривза. Ривз позднее говорил мне, что его прямо-таки ужаснул непрофессионализм защиты и небрежность в составлении апелляций. Ривз подготовил для Уиллингэма habeas corpus — «Большое предписание», как иногда именуют этот документ. В византийски запутанном апелляционном процессе по смертным приговорам (нередко от вынесения приговора до казни проходит более десяти лет) самый важный этап — как раз этот: в «Большом предписании» заключенный может представить новые обстоятельства, указать, что какие-то свидетели солгали, что эксперты были несостоятельны, что против него использовались неподтвержденные данные научных исследований и тому подобное.
Неимущие арестанты, такие как Уиллингэм, — а их среди смертников большинство — не могут оплатить издержки по поиску новых свидетелей или каких-то упущенных следствием улик. Они полностью зависят от назначенных судом адвокатов — «неквалифицированных, безответственных и перегруженных другой работой», как подчеркивается в исследовании некоммерческой организации «Техасская служба защиты».
В 2000 году далласская «Морнинг ньюс» провела свое исследование и убедилась, что около четверти смертников, приговоренных в Техасе, представляли назначенные судом адвокаты, которых в какой-то момент их карьеры «подвергали взысканию, назначали им испытательный срок, отстраняли на время или навсегда от юридической практики».
Но хотя Ривз оказался более компетентным, у него практически не было возможности расследовать дело заново, и его ходатайство не включало в себя никаких новых свидетельств и улик. В нем не подвергались сомнению странное поведение Уэбба, надежность показаний очевидцев, а также возможные ошибки экспертизы. Этот документ сосредоточивался главным образом на процедурных вопросах, например правильные ли инструкции дал судья присяжным.
Техасский апелляционный суд славился именно тем, что оставлял смертный приговор в силе даже тогда, когда обнаруживались убедительные доказательства невиновности приговоренного. Так, в 1997 году анализ ДНК подтвердил, что сперма, обнаруженная в жертве изнасилования, не принадлежала Рою Кринеру, который был приговорен к 99 годам заключения за это преступление. Два суда низшей инстанции рекомендовали пересмотреть дело, однако апелляционный суд и не подумал отменять приговор — дескать, Кринер мог надеть презерватив или вообще не достичь эякуляции. Шарон Келлер, ныне главный судья, так сформулировала мнение большинства своих коллег: «Новые улики не доказывают невиновность».
В 2000 году Джордж Буш помиловал Кринера, а недавно Келлер предъявили обвинение в нарушении судебной этики: она отказалась продолжать работу после пяти часов, чтобы осужденный, которого казнили в тот вечер, сохранил возможность в последнюю минуту обратиться за помилованием.
Итак, 31 октября 1997 года апелляционный суд отклонил ходатайство Уиллингэма. Ходатайство было передано в федеральный суд, где удалось добиться временной отсрочки исполнения приговора. В своих наивных стихах Уиллингэм писал: «Еще один шанс, еще один бросок, вновь мимо пролетела пуля, вновь перенесен срок».
Для него наступила последняя стадия апелляционного процесса. Тревога в нем нарастала, он все
