Мы жмем друг другу руки – с симпатией, но без особой сердечности. Наби просто выполняет распоряжения хозяина, он слишком сосредоточен на том, чтобы исполнить их, не отступив ни от одного пункта.
– Я привез вкусной еды, мадам.
– Спасибо, Наби. Я не хочу есть.
– Вам нужно набраться сил.
– Я чувствую себя превосходно.
Наби озадачен. Очевидно, мое нежелание есть вступает в противоречие с первым пунктом инструкции Доминика.
– Ты можешь оставить еду здесь, – на помощь Наби приходит Сальма. – Мадам обязательно поест. Рано или поздно.
– Ну хорошо, – сдается повар. – Хозяин сказал, что я должен постричь вас. И сфотографировать, после того как постригу.
– Постричь?
Куда ты собираешься спровадить меня, Доминик?.. Что ты задумал?
– Постричь, – с готовностью подтверждает Наби. – Постричь и покрасить.
– В blonde? – Сальма едва не хлопает в ладоши.
– Почему? Совсем не в blonde. Мадам должна стать brune. Настоящей brune.
Кем-кем, а настоящей безоговорочной брюнеткой за все свои тридцать лет я еще не была.
– А стрижка? – тут же интересуется Сальма, длина волос ее обожаемой Умы меняется еще реже, чем цвет.
– Radicale19. – Наби роется в большом кожаном мешке, который принес с собой.
– Что значит – радикальная? Что это еще за фокусы, Наби?
– Так сказал хозяин.
– А фотографии? Зачем тебе мои фотографии?
– Так сказал хозяин.
Наби вовсе не собирается обсуждать с кем бы то ни было (а тем более – с женщинами) программу действий, утвержденную Домиником; прямо из мешка на свет божий появляются большое купальное полотенце, старый гребень, портняжные ножницы, слегка тронутые ржавчиной, и пластмассовая, наглухо закупоренная банка.
– А я и не знала, что ты еще и парикмахер.
– Я не парикмахер, но то, что нужно сделать, – я сделаю. Я сам стригу детей, так что постричь мадам не составит труда. А еще мне нужна вода.
– Вода в кувшине.
Я лукавлю, после утреннего мытья воды в кувшине осталось совсем немного. Чтобы превратить меня в радикальную брюнетку, ее явно не хватит. Но мне нужно остаться с Наби наедине, чтобы порасспросить его о том, что скрыл от меня Доминик. Делать это при Сальме не хочется.
Наби заглядывает в кувшин и качает головой:
– Воды совсем мало, мадам. Только чтобы смочить вам волосы. А нужно больше.
– Ты принесешь нам еще кувшин, Сальма? – Я бросаю на девушку выразительный взгляд.
Сальма нехотя кивает и также нехотя покидает комнату – наконец-то!
– Я доставила вам много неприятностей, Наби? Много хлопот?
– Хозяин очень переживал. – Наби предельно лаконичен.
– Ты ведь знаешь, в чем меня обвиняют.
– Хозяин не верит ни одному слову из этого обвинения.
– А ты?
– А я верю хозяину…
Рудольф, главный олень Санта-Клауса, увековеченный на синем, без горла, свитере. Свитер не принадлежит мне, но для чего-то же Доминик положил его в сумку! Шерстяной Рудольф – и есть сам Доминик, тянущий за собой всю рождественскую упряжку, без него Рождество не наступит никогда. Во всяком случае – мое Рождество. С этой точки зрения можно рассматривать свитер, как визитную карточку, галантно преподнесенную мне мсье Флейту. Она ничуть не хуже жеманной визитки Алекса Гринблата,
RUDOLPH
indispensable deer20
выткано на ней красно-белыми нитками.
На остальных оленей ниток уже не хватило.
Хотя они и существуют, я даже знаю их по именам:
