— Вы хотите сказать, что среди нас есть убийца? — подняла жидкие брови Минна.
— Он уже это сказал, — сморщила кокаиновые ноздри Tea.
— И кто же совершил это злодеяние? — опустила кончики губ Софья.
Чиж молчал. Пауза затягивалась, распухала, заползала за шиворот, холодила кожу — и наконец стала невыносимой. Первой не выдержала Минна — крупные женщины, как правило, отличаются мнительностью.
— Опять эти дурацкие намеки!
— Это не намеки. — Зараза мнительности перекинулась и на Tea. — Это прямые обвинения, разве вы не видите?! Этот сопляк нас обвиняет!
— Как будто мы здесь единственные! — поддержала товарок Софья. — Как будто, кроме нас, здесь никого нет.
— Вот вы, девушка. — Теперь Минна в упор смотрела на меня. — Вы кто такая? Вы ведь не из съемочной группы, правда?
— Нет… Я — личный секретарь Аглаи Канунниковой. Эта сухая, лишенная всяких эмоций информация породила целую бурю народного возмущения.
— Личным секретарем обзавелась, надо же! И здесь выпендривается! — сказала Минна.
— Цену себе набивает! — сказала Tea.
— Корчит из себя Артура Конан Дойля! — сказала Софья. — А вы, такая симпатичная, ей подыгрываете! Стыдно, девушка! На легкие деньги польстились! А могли бы зарабатывать на жизнь более достойным способом!
Похоже, они держат меня за проститутку, а Аглаю — за разухабистую владелицу публичного дома! Обвинения были столь чудовищны, и я даже не нашлась что ответить. Зато у всех остальных появилась возможность высказаться.
— Да что же мы на нее накинулись? — неожиданно пожалела меня Минна. — Может быть, девушка не виновата. Может быть, она стала жертвой обстоятельств. Может быть, дорогая Аглая платила ей жалкие гроши!
— С нее станется! Прижимиста, как пейсатый рэбе! — запоздало возмутилась Tea.
— За копейку в церкви перднет, — по-прокурорски грубо выругалась Софья. — Мне рассказывали осведомленные люди… Она такую бойню из-за гонораров устраивает — хоть святых выноси! Зубами деньги вырывает!..
Софья перевела дыхание и ласково улыбнулась мне:
— А вас саму она не достала?
Подтекст был более чем прозрачен: Аглая доведет до мысли о смертоубийстве кого угодно. Вот и тебя довела!..
— Ну, хорошо, с девушкой все понятно, — наконец-то они оставили меня в покое. — А молодой человек?
— Ах, этот извращ… — Я мельком взглянула на гнуса Райнера и тотчас же поправилась:
— Этот молодой человек — господин Рабенбауэр, из Мюнхена. Он переводит книги Канунниковой на немецкий, приехал сюда по личному приглашению писательницы.
Немец закивал головой, а мое вполне невинное замечание вызвало у трех детективщиц самую настоящую ярость.
— Вы слышали? — Tea картинно вознесла руки к небу. — Мало ей нашего несчастного оболваненного читателя! Так она до немцев добралась!
— Тихой сапой, — сквозь зубы процедила Софья. — И здесь отличилась! У меня переговоры уже год идут… С узбеками. Тянут, проклятые, Митю за титю! А эта уже и Германию окучила!
— Мерзавка! — добавила Минна.
— Авантюристка! — добавила Tea. — На ходу подметки рв…
До сих пор молчавшая Дашка самым бесцеремонным образом перебила мастерицу иронического детектива:
— Вы, как я посмотрю, горячо любили покойную.
— А это кто? — спросила Минна.
— Вот именно, кто это? — спросила Tea.
— Это журналисточка. — Как и подобает бывшему работнику прокуратуры, Софья обладала самой полной информацией о гостях. — Приехала освещать съемки.
В подтексте явно слышалось “Черт тебя принес”, но известие о “журналисточке” заставило женщин присмиреть. Да еще диктофон за обедом! Диктофон, бесстрастно зафиксировавший литературную склоку, где все стороны не особенно стеснялись в выражениях. Да что там “не стеснялись”! Они готовы были живьем друг друга сожрать.
Вместо десерта.
Теперь диктофонная пленка могла вылезти писательницам боком. Если, конечно, она попадет в руки следствия. А Дашкина внешность — внешность стервы и закоренелой провокаторши — не оставляла никаких сомнений: пленочка до компетентных органов доковыляет и к тому же будет снабжена соответствующими комментариями. И финальное Аглаино “Ловко мы вас разыграли!”, выданное уже после отключения диктофона, не спасет троицу от обстоятельного разговора при наличии стольких свидетелей.
И психологического давления со стороны следователей.
И, возможно, камеры предварительного заключения.
Все эти простые мысли галопом проскакали по лицам СС, ТТ и ММ. Но выводы, которые они сделали, оказались различными.
— Вас, кажется, зовут Дашенька? — Голос Минны, которая еще минуту назад Дашку в упор не видела, был полон ничем не разведенной глюкозы.
— Дашенька, — хихикнула Дарья и даже подобрала живот в предвкушении экстремальных писательских ходов.
— Видите ли… То, что вы услышали сегодня за обедом, — это, так сказать, наши маленькие литературные игры. Что-то вроде спарринга. Как в боксе. Не стоит придавать нашим словам никакого значения. Это всего лишь слова. Не больше.
— Конечно. — Tea попыталась перехватить инициативу, выдвинуться на полкорпуса вперед и первой припасть к ногам “журналисточки”. — Слова — это единственное наше оружие. Единственный смысл нашей жизни… Слово может поднять до невиданных высот и может уничтожить. Убить наповал…
Лучше бы она этого не говорила!
— Так, значит, слово.., ее убило? — поинтересовалась Дарья. — И какое именно? И кто же его произнес?.. Впрочем, это легко будет установить. По пленке.
— Вы не так меня поняли, — заныла Tea.
— Она поняла именно так, как вы это произнесли, дорогая Tea. — Софья презрительно улыбнулась. — Вы, как всегда, не следите за речью. Ляп за ляпом. Совсем как в ваших псевдоиронических детективах. Но, если мне не изменяет память, ваша фамилия — Валикова, милочка?
— Память вам не изменяет.
— Дарья Валикова из журнала “Роад Муви”, не так ли? Дашка заподозрила неладное, но все же ответила:
— Да. Я работаю в “Роад Муви”.
— Та самая Дарья Валикова, специалистка по отстрелу книжной дешевки. В последнее время вы развязали настоящую охоту на госпожу Канунникову, не так ли? Вы ей проходу не давали. Ни одного доброго слова в рецензиях, одни проклятья… И вот, пожалуйста, срываетесь на съемки передачи с ее участием. Вам это не кажется странным?
— А вам? — Дарью не так-то легко было сбить с толку.
— Не показалось бы… Если бы все не закончилось столь плачевно.
— Вы хотите сказать…
— Я только хочу сказать, что все мы находимся в одинаковом положении. Я бы даже сказала — в одинаково скверном положении.
