— И где эти шубы? — У мулатки Tea загорелись глаза. Да и все остальные выглядели не лучше: лихорадочный румянец на щеках, распаленные губы, капли пота на лбу.
Только известие об издании собрания сочинений за рубежом с последующей экранизацией в Голливуде могло привести их в столь экзальтированное состояние.
— Где же эти шубы? — переспросили у Фары все трое.
— Видимо, там же, где и сам хозяин, — хмыкнул Петя Чиж. — Нигде.
Это — довольно циничное — замечание сразу же остудило пыл писательниц. Они сникли и снова вернулись к обсуждению животрепещущей темы: что может значить опустевший дом и как выбраться из западни.
И стоит ли серьезно относиться к предположению Минны “А если труп не последний?”.
Предположение могло стать реальностью в одном-единственном случае: если бы Дымбрыл Цыренжапович Улзутуев, этот Ланселот Озерный, этот почтенный глава почтенной фирмы, оказался маньяком. И не просто маньяком, а маньяком изобретательным, маньяком с огоньком, маньяком, питавшим слабость к детективам и их авторам.
Теперь уже ни у кого не вызывало сомнений, что Канунникову отравил исчезнувший Ботболт. Он принес шампанское из кухни, он передал Аглае бокал, и он же ретировался, как только дело запахло керосином, предварительно лишив все общество связи с внешним миром. Ботболт, судя по его дубленой физиономии, больше похожей на задницу слона, до такого самостоятельно вряд ли бы додумался. Следовательно, за ним стоял кто-то еще.
А именно — пушной князек, любитель детективов, тайша Дымбрыл.
— Интересно, почему он начал с нашей дорогой Аглаи? — спросила Минна.
— Убрал самую толковую, — процедила Tea: не для того, чтобы польстить покойной Канунниковой, а для того, чтобы уязвить оставшуюся в живых Майерлинг.
— Вот именно. — Софья чуть не плюнула с досады. — И здесь она умудрилась всех обставить. Проскочила первая…
Но развить тему не удалось.
Провозвестник бесплатной раздачи шуб Фара, до этого выступавший лишь бесплатным приложением к горке с посудой, неожиданно хлопнул себя по лбу и расхохотался.
— Мобильник! — заорал он. — Мобильник, ну конечно же! Как я мог забыть! У меня же мобильник!.. Он наверху, в комнате!..
По залу пронесся ветер надежды.
— Вы идиот, — пропела Минна.
— Ненормальный, — пропела Tea.
— Полный кретин, — заключила Софья. — Отправляйтесь за ним немедленно!
Отправиться за телефоном немедленно означало только одно: Фара должен покинуть зыбкий островок безопасности и отправиться в путешествие по дому. Но предпринимать этот вояж в одиночку он явно не хотел. И потому обратился к жалкому подобию Терминатора — господину Рабенбауэру.
— Вы не составите мне компанию, Райнер?
— Думаю, будет лучше, если господин Рабенбауэр останется тут. — Софья все еще питала надежду, что дутые мускулы немца способны оградить слабых женщин от непредвиденных ситуаций, в том числе — и от нового татаро-монгольского нашествия. С ножами, топорами, ракетными установками и ядохимикатами на все случаи жизни. Как же она заблуждается, бедняжка!..
Фара с надеждой посмотрел на Чижа. Нет, Чиж никуда не уйдет. Чиж не двинется с места. Уйти из зала означало бы потерять контроль над ситуацией. А Чиж был полон решимости передать тело Аглаи компетентным органам. С рук на руки…
— Если вы не возражаете, пойду я.
Мое предложение не вызвало у режиссера особого энтузиазма, но это было лучше, чем ничего. И Фара скрепя сердце согласился.
…Почему все опустевшие дома выглядят так подозрительно? И почему они так похожи на декорации?
Эти немудреные мысли пришли мне в голову, как только мы с Фарой покинули зал и очутились в холле. Гепард с пумой, разномастные ножи, булавы и арбалеты, вазы с бессмертником и высохшими камышами — все было на своих местах. Ковры все так же застилали пол, обволакивали стены и потолок — но теперь они вовсе не казались настоящими.
Театральный реквизит — только и всего.
Если бы я сейчас отогнула тяжелый край какого-нибудь ковра, то обязательно обнаружила бы чернильный штамп: “К/с “Ленфильм”; если бы я сейчас заглянула в пасть гепарду, то обязательно обнаружила бы вензеля магазина “Рыболов-охотник”. И личинки моли, усеявшие вензеля… А оружие на стенах!
Крашенное серебрянкой дерево, не иначе!
Только непроницаемый служка Ботболт придавал этому дому достоверность. Но стоило ему исчезнуть — и лак на табакерке облупился, да и сама она пошла трещинами. И превратилась в никчемный театральный задник.
Даже смерть выглядела здесь бутафорски: Аглая заслуживала большего, чем умереть на пыльной авансцене…
— Не плачьте, пожалуйста, — дрожащим голосом попросил меня Фара. — Я и сам сейчас заплачу.
— Простите…
— Нет, ничего. Я все понимаю.
Перед тем как подняться наверх, мы, не сговариваясь, подошли к двери, ведущей наружу, к такому недосягаемому, если верить Райнеру-Вернеру, гаражу. Забежав чуть вперед, Фара толкнул передо мной дверь; как и все восточные люди, он был галантен. Но при данных обстоятельствах это была галантность растерянного лучника — по отношению к своему щиту.
— Прошу вас!
Я шагнула на крыльцо, и ровно через две секунды убедилась, что Райнер был прав. Во всяком случае, в пункте, обозначенном как “метель”. Всего лишь несколько часов назад в окрестностях дома гуляло низкое солнце и посапывали самые безмятежные снега. Теперь же ни о каком покое не было и речи; природа как будто впала в ярость от одной мысли, что Аглая Канунникова мертва.
— Гараж справа, — сладким голосом подсказал мне Фара.
Я вытянула руку вперед, и она сразу же исчезла в снежной круговерти.
— Думаете, нам стоит рискнуть?
— Почему бы и нет?
Авантюра. Чистой воды авантюра. Особенно если учесть, что на улице минус десять, а на мне нет даже завалящего свитера.
— Хорошо, давайте попробуем.
— Тогда вы первая, а я за вами.
Но нам не удалось даже спуститься с крыльца: где-то совсем рядом раздался приглушенный метелью собачий вой, и идти к гаражу мне сразу же расхотелось. Так же, как и Фаре. Проклиная снег, собак и обстоятельства, мы вернулись обратно в дом.
Ничего не поделаешь, остается только уповать на мобильник режиссера. Добраться до него будет гораздо проще.
На узкой лестнице, ведущей наверх, Фара попытался затеять со мной столь же узкопрофессиональный разговор.
— Вы — личный секретарь Канунниковой, насколько я понял.
— Да, — сказала я, хотя справедливее было бы ответить “уже нет”. Когда все закончится (а когда- нибудь все обязательно закончится), я вернусь в Питер, к швейной машинке “Минерва” и к мадам Цапник — вечной, как гробница фараона Рамзеса. И верной, как сорок тысяч братьев. Уж с ней-то наверняка ничего не случится.
— У вас ведь есть эксклюзивные материалы, Алиса…
— В каком смысле?
