До первого этажа мы добрались без приключений, но стоило только режиссеру распахнуть дверь в мини-юрту, как спина у него затряслась, а Будда выскользнул из руки. И с громким стуком упал на пол.
— Вы?! — прошелестел Фара.
Прямо напротив нас, у противоположной стены холла, стоял Ботболт.
— Зачем вы взяли Будду? — с укоризной спросил он. Как будто ничего не произошло, как будто он и не пропадал никуда, как будто он и не был записан в разряд убийц-оборотней.
— Что?!
— Зачем вы взяли Будду?
— Орехи колоть, — нашелся Фара. — А вы куда запропастились?
— Вы должны поставить статую на место. Статуя освящена, не нужно навлекать на дом неприятности.
"Не нужно навлекать на дом неприятности”, надо же! Как будто смерть Аглаи не берется в расчет, как будто до нее и дела нет всесильным степным богам!
— Сами и ставьте. — Фара уже пришел в себя и ощерился.
— Гости не должны так вести себя…
— А хозяева… Хозяева не должны лишать гостей жизни, вот!
Ни один мускул не дрогнул на лице Ботболта. Он подошел к Будде, поднял его и любовно поднес к груди. И только теперь я заметила, что в руке у непроницаемого мажордома зажата банка с каким-то раствором.
Интересно, где он был все это время? И что это за банка? И как объяснить таинственное исчезновение связи с внешним миром? Вопросов было гораздо больше, чем ответов. Да и получим ли мы ответы? В любом случае второе пришествие Ботболта можно считать настоящей удачей; хотя бы потому, что с его появлением дом перестал быть декорацией к третьесортной бульварной пьесе, ковры с негодованием отказались от клейма “К/с “Ленфильм”, а чучела пумы и гепарда с таким же негодованием отреклись от родства с магазином “Рыболов-охотник”. Все снова стало подлинным, отяжелевшим и подтвержденным документально.
— Мы искали вас, Ботболт, — вступилась за Фару я. — Согласитесь, что это странно, пропадать в такой момент.
— Я не пропадал. — Ботболт не оправдывался, он мягко указывал нам на наши заблуждения. — Вот. Железный купорос. Ваш парень что-то говорил о железном купоросе. Что с его помощью можно определить состав яда.., вам повезло. У нас в подвале как раз осталась одна-единственная банка, строители им пользовались для консервации древесины. Я принес.
— Долгонько же вы несли, — проворчал Фара. — У вас что, подвал под Петропавловской крепостью? Или под Мариинским театром?
— Зачем же? Он в другом крыле. Вы можете спуститься, посмотреть.
— Увольте.
— Как знаете…
— И вот еще что, Ботболт. У меня пропал мобильный телефон.
— Этого не может быть, — отрезал Ботболт.
— То есть как это — не может? Куда же он, по-вашему, делся?
— Вам виднее.
— Или вы хотите сказать, что его и вовсе не было?
— Вам виднее.
Лицо Фары накрыла ударная волна самого оголтелого расизма: ах ты, бурят, мелкая сошка, чурбан косорылый, кобылье дерьмо, от мертвого ламы уши! Ужо я тебе!..
— Значит, мне виднее?! Я же при тебе разговаривал! Не помнишь?
— Вам виднее.
Фара попытался сказать что-то еще, но махнул рукой, а я снова взяла на себя функции парламентера.
— Ваши телефоны тоже не работают, Ботболт.
— Этого не может быть.
Интересно, в каком гостиничном колледже он обучался?! Скорее всего, в том, где существует только два спецкурса: “вам виднее” и “этого не может быть”.
— Проверьте сами.
Ботболт пожал плечами и двинулся к телефону. Как бы я была счастлива, если бы появление Ботболта воскресило еще и телефон!
— Ну? Что скажете? — с убийственной вежливостью поинтересовался Фара после того, как бурят протер трубку вытащенной из кармана салфеткой, а затем швырнул ее на рычаг.
— Этого не может быть, но…
— Что — “но”?
— ..вам виднее.
Поменяв местами банку с купоросом и безответного Бодхисатву, Ботболт направился к залу. Мы поплелись за ним. “Чуда не случилось, чуда не случилось, чуда не случилось”. — выбивали дробь мои зубы, теперь чуду остается только раствориться в железном купоросе.
Или выпасть в осадок.
…“Пейзаж с телом” при виде Ботболта пришел в неописуемое волнение.
— Вы? — громко выдохнула Минна.
— Вы? — еще громче простонала Tea.
— Вы?! — возопила Софья. — Вы, черт бы вас побрал?!
Они встречали Ботболта как запоздавшего боженьку, как спасенного со льдины полярника, как порнозвезду в расквартированном в непроходимых джунглях артдивизионе.
Остальные накинулись на нас с Фарой.
— Где вы его отрыли? — спросил Чиж, повернув тонкий нос в сторону Ботболта.
— Теперь я наконец-то могу позвонить в консульство? — затрясся лжетерминатор Райнер-Вернер Рабенбауэр.
Я с упоением развела руками. Еще ни разу в жизни я не испытывала такого удовольствия, говоря кому- то “нет”!
— Телефон, значит, накрылся медным тазом? — шепотом поинтересовалась Дарья. — Дервиш поджег Париж?
— Примерно. — Расстраивать и без того расстроенное общество сообщением о том, что “близок локоток, да не укусишь”, мне не хотелось.
— Скажи болвану-оператору, чтобы он отпустил меня… Сил нет слушать, как препираются эти стервы…
Я только развела руками. Что поделать, Дашка, я и сама оказалась в вольере, куда согнали обитателей серпентария на время дезинфекции…
Когда волнение улеглось, все взглянули на Ботболта-мученика новыми глазами: кому только в голову пришло, что в доме, который охраняет такой основательный, такой неспешный желтолицый дух, может быть нечисто? Кому только в голову пришло, что поход за железным купоросом можно трактовать как подготовку к серии ритуальных убийств? Кому только в голову пришло заподозрить невинного, как лифчик старой девы, бурята в сговоре с темными силами?
А сага о рабочих и неоконченном гарнитуре из карельской березы в подвале — трогательная, как куличик на Пасху! Эта сага вызвала у слушателей слезы благодарности.
— Вы сказали, что с помощью железного купороса можно определить наличие яда. — Ботболт обращался теперь только к Чижу. Он инстинктивно, как и полагается рабочей лошадке, понял, кто является хозяином положения на сегодняшний, такой скорбный, момент.
— Можно в принципе. В полевых условиях. — Чиж даже распух от гордости. И слабый девичий румянец коснулся его щек.
— Я принес.
— А можно ли в полевых условиях позвонить в немецкое консульство? — снова завел свою шарманку
