Завернутого в теплую бурку раненого внесли в самолет. Начинало светать, Рокотов, отдав и взяв почту, наскоро попрощавшись с партизанами, вылетел в обратный путь.
Когда самолет Рокотова приземлился на аэродроме, к нему рванулась санитарная машина. Вслед за «санитаркой» подкатил «виллис» командира соединения. Рокотов начал докладывать о полете, но удивленный возглас начальника санитарной службы перебил его.
— Товарищ генерал! Товарищ генерал! — кричал доктор. — Это же наш Селезнев!
Рокотов, генерал, воентехник Петя, перегоняя друг друга, бросились к санитарам. На носилках лежал Селезнев. Тот самый Селезнев, портрет которого в траурной рамке вот уже год висел на стене походного офицерского клуба.
После ухода летчиков начал собираться и Бодалевский.
— Значит, сегодня вы последний день в госпитале? — спросил он Галю.
— Да.
— Так вы помните: я и жена обидимся, если вы не поживете у нас.
— Спасибо, Иван Осипович. Я побуду у вас несколько дней.
— Почему же так мало?
— Ухожу в армию.
— Боевая у вас семья! — проговорил Бодалевский.
— Казаки! — гордо сказала Галя. — Советские казаки!
— Служить вы тоже идете в казачьи части? — спросил Бодалевский.
— Еще не знаю. Это ведь не от меня зависит.
Последнюю ночь в госпитале Галя спала беспокойно и поднялась очень рано.
Взяв у дежурной сестры пачку свежих газет, она устроилась поудобнее в кресле, раскрыла «Красную звезду»… и у нее потемнело в глазах.
Второй раз она узнавала о брате из газет!
Сомнений не было: с первой страницы на нее смотрел Вовка! Он стоял с целой группой людей. Многих из них Галя знала. Хитро посмеиваясь, глядел на Вовку Занин. Рядом стоял Качко, неподалеку — секретарь крайкома Лузняк и инженер с маргаринового комбината Петр Карпович, фамилии его Галя не помнила. В коренастом человеке с высоким лбом она узнала летчика Селезнева, с которым бежала из плена.
«На днях в тылу врага, — прочла Галя, — вручены ордена и медали большой группе награжденных организаторов и зачинателей партизанского движения на Кубани. На снимке группа награжденных».
Галя рассматривала фотографию и плакала.
Резко загудев, в ворота въехала санитарная машина. Из нее выскочили почему-то не санитары, а знакомые летчики, и стали бережно выносить раненого. Испуганная, не разбился ли кто-нибудь из ее друзей, Галя подбежала к носилкам.
На них лежал Селезнев.
— Степа! — вскрикнула она.
Селезнев узнал Галю и улыбнулся ей. Хотел что-то сказать, но снова потерял сознание.
Пока Галя получала документы, врачи уверили Рокотова, что жизнь майора вне опасности.
Летчики пошли проводить девушку.
По шоссе шли части. Новые ранцы и шинели, шапки, не закопченные дымом костров, говорили о том, что части эти еще не были в боях или возвращались на фронт после длительного отдыха.
— На перевалы, «царица полей»? — крикнул Рокотов.
Бородатый солдат посмотрел на его ордена, потом на Галину партизанскую ленту и только тогда ответил:
— На перевалы и дальше. На Кубань.
— А откуда вы? — спросила Галя.
Из строя ответило сразу несколько голосов:
— Земляков, что ли, ищешь, молодка? С Енисея! Из Сибири! Омичи! С Байкала!
Сибиряков сменили солдаты в ботинках с очень толстой подошвой, в похожих на спортивные шароварах. Все, как на подбор, рослые, смуглолицые, они шли необычайно легкой танцующей походкой.
— Гамарджос, Кубань! — раздавались из строя веселые приветствия.
— Грузины. Горнострелковые части, — объяснил Гале один из летчиков.
Окруженное почетным караулом автоматчиков, выплыло развернутое гвардейское знамя, которое нес морской офицер.
Приложив руки к фуражкам, застыли летчики.
Галя, не отрываясь, смотрела на тёмно-красное полотнище, которое напоминало о геройских атаках под Одессой, о грозных бастионах Севастополя, о многомесячных боях на перевалах Кавказа.
— Не одним сталинградцам наступать! Пошел и наш фронт! — с сияющим лицом сказала она.
НАСТУПЛЕНИЕ НАЧАЛОСЬ
Обер-штурмбаннфюрер фон Гарденберг решил ликвидировать отряд Качко. О численности, вооружении и расположении его он получил полную информацию от Сенчука.
Облава эсесовцев не была для отряда Качко неожиданностью: после предательства Сенчука к ней готовились.
Чтобы не растрачивать попусту силы, Качко без боя сдал «Лагерь отважных» и отошел к пещере, за которой так и осталось название крепость «Севастополь».
Копылов и Измаил обрушили на головы наступающих лавину камней и побежали к землянкам.
— Скорей, Копылов! — крикнул Измаил.
Копылов неторопливо покопался над чем-то в землянке и пошел за Измаилом.
Эсесовцы вошли в «Лагерь отважных» только через час. Стреляя из автоматов, они бросились к землянкам и в избушку. Загрохотали взрывы — это рвались мины, заложенные Копыловым.
Перед пещерой в надежных укрытиях было установлено несколько пулеметов — трофейных и присланных штабом фронта. В глубокой яме засел расчет минометчиков, которыми руководил сам Качко. Далеко впереди лежали гранатометчики; на возвышенном месте замаскировались снайперы Вовка и Катя. Связной Измаил пошел в отряд «Бати».
Эсесовцы начали штурм пещеры с рассветом, но были отброшены пулеметным огнем. В полдень они стали подтягивать тяжелые минометы. Снайперы выбивали минометчиков.
Неожиданно стрельба стихла.
— Партизаны, — закричал кто-то срывающимся голосом, — слушайте меня, партизаны! Это я, лейтенант Сенчук. Вы окружены, сдавайтесь! Господин Гарденберг обещает вам жизнь. Слушайте меня, партизаны, я такой же русский, как и вы…
— Какой ты русский? — прервал его громкий и гневный возглас Кати. — Ты не русский и не немец, ты Иуда! Иуда!
— Партизаны! — снова закричал Сенчук. — Господин Гарденберг ждет ответа.
— Получай ответ, собака! — крикнула Катя и выстрелила. В просвете между валунами девушка на секунду увидела предателя, но эта секунда была последней в его жизни.
Каратели обнаружили снайперов и повели по ним сосредоточенный огонь. Качко приказал Кате и Вовке уйти с поста.
Отошли к пещере автоматчики. Эсесовцам удалось значительно продвинуться вперед.
Из подземной галереи пришла Валя. Она доложила Качко, что весь район горного озера занят эсесовцами.
Создавалась угроза того, что отряд будет вынужден перенести бои под землю и в конце концов его
