территории бывшей совхозной фермы творилось что-то невообразимое.
Существа появлялись, словно из ниоткуда. Выли, рычали, визжали, получая огнестрельные ранения, и убивали, убивали…
Они не делали различия между чужими или своими. Кавказцы Маги, спецназовцы… Кто оказался на пути – тот и жертва.
В какофонии звуков было сложно разобрать, где предсмертный вскрик человека, а где леденящий душу вой подраненного монстра. Все это накладывалось на музыку автоматной пальбы и взрывов. Где-то орудовали невидимые гранотометчики, усложняя и без того неслыханную прежде партитуру. И этот чудовищный оркестр гремел все громче и громче, приближаясь к тому месту, где засел капитан.
Он мысленно начал готовиться к смерти, хоть и не собирался облегчать ей труд.
Вдруг возникла идиотская, несвоевременная мысль: «Интересно, скажут ли про меня, что я пал смертью храбрых, зафиксируют ли это в отчетах? Или спишут как пропавшего без вести, как это уже было с другими?»
По идее, ему будет уже все равно, но ведь сейчас и в самом деле интересно приоткрыть пусть маленький краешек неведомого, узнать, чем все закончилось, что сказали другие люди, каким он остался в их памяти.
Капитан тряхнул головой, отгоняя наваждение. Мысленно выкрикнул: «Врешь, старуха! Не возьмешь! Я еще повоюю!»
И сразу ощутил, как недавний страх куда-то уходит. Вместо него приходит кураж, легкое опьянение.
А потом все закончилось так же неожиданно, как и началось. Вместе с воем, рычанием и визгом прекратилась и стрельба, словно таинственный дирижер дал своим музыкантам отмашку.
59
Капитан сидел за старым токарным станком, чутко слушая наступившую тишину, не веря, что все твари погибли. Также он не верил, что убиты все кавказцы. Минуты шли одна за другой, никто не появлялся, не стрелял и не нападал.
На вопрос, как ему удалось уцелеть, он не смог бы ответить вразумительно. Разве что пожать плечами и сказать: «Повезло». Так же, как ему везло на войне, когда другие гибли сотнями и тысячами, а о нем смерть будто бы забыла.
Знать, не настал его черед, ибо костлявая с косой никогда ничего не путает, приходит по своему расписанию. И если кто-то говорит, что смерть прошла стороной, он не прав. Просто его час еще не пробил. Надо лишь подождать.
Подожди немного, отдохнешь и ты…
В конце концов капитан рискнул и вышел из укрытия, держа у плеча автомат, готовый выстрелить на любую неверную тень или шорох.
Кураж испарился, уступив место разумной осторожности.
Жить, надо жить, чтобы выполнить задание, увидеть следующий рассвет, да и другие тоже.
Он продвигался к ненавистной лаборатории, то и дело ступая в лужи крови, перешагивая через останки человеческих тел, резко реагируя на попадающие в поле зрения тела монстров.
Сколько раз его палец едва не утопил спусковой крючок! Сколько раз он чувствовал холод в груди! И сколько раз испытывал дикое желание повернуть обратно, поскорей выбраться туда, где его жизни ничто не угрожает!
Но он отдавал себе отчет, что должен, обязан идти дальше, ибо то, что произошло на его глазах, – еще не конец. Скорее затишье перед еще более страшной бурей.
Он начинал напряженнее всматриваться в нагромождение трупов, опасаясь неожиданного броска или выстрела.
Но все твари были мертвы, как и люди, которым не повезло оказаться на пути монстров. В недавней мясорубке выжил лишь он и чувствовал себя в этом одиночестве преотвратно. Хотелось курить и ругаться. А еще сильнее хотелось нажраться до поросячьего визга, ибо только что погибли его люди, его подчиненные.
Он никогда не опускался до панибратства, но привык к тому, что та грань между ними, которая называется субординацией, была тонкой, насколько это возможно.
– Сука! – не выдержав, прошептал он.
Его ругательство было безадресным и не несло в себе ничего, кроме тоски и ненависти.
– Сука! – повторил он, и снова сработал внутренний механизм, благодаря которому чувства ушли на второй план, а мозг заработал так, как положено у профессионала.
Но напряжение осталось. Капитан подсознательно ожидал подлянки, на которую была столь щедра его спецназовская биография.
Еще было сумеречно, поэтому ничего толком разглядеть он не мог. Впереди ждала неизвестность, и комитетчик смело шагнул ей навстречу.
Он дошел до входа в коровник, увидев полоску света, падающую в неширокую щель.
Ничего подозрительного оттуда не доносилось. Если быть точным – вообще ничего, никаких звуков.
Капитан аккуратно и бесшумно зашел внутрь. Здесь тоже повсюду лежали останки растерзанных тел, в свете дневных ламп маслянисто блестели лужи крови.
Тут до его слуха донесся шум борьбы.
60
Абраменко с Липатовым наблюдали за удалявшейся колонной боевиков. Бандитов уехало много, но они надеялись, что будет больше. Успех операции во многом зависел от того, сколько врагов останется.
Проводив колонну глазами, Абраменко сказал:
– Магу я не увидел, зато заметил Меджидова. Знаешь его?
Липатов отрицательно замотал головой:
– Всех козлов не упомнишь.
– Ну, этот козел особенный. Абы кого Мага на такое дело не отправил бы, вот и послал своего заместителя. Меджидов, конечно, себе на уме, но предан Хаким-бею, пока у того есть власть. Пусть вояка из него никакой, однако с ним поехали мужики из внешней охраны. А там и офицеры бывшие есть, воевать могут толково. Уж не знаю, как они к Маге попали. Наверное, как и я, – запутались совсем.
«Мне-то зачем ты это говоришь? – подумал Липатов. – Комитетчику рассказывай, а не мне. А тот тоже хорош – ни любви, ни тоски, ни жалости. Это ж надо, а! Отдать бывшему сокурснику приказ перебить своих, чтобы уже не было пути назад. Каково теперь этому Абраменко? Да и мне тоже перепало от нашего командира – пришлось ведь зарезать того, мордатого. На крючок подцепили. Чтоб, значит, до конца дней не сорвался».
Спецназовец вновь обратился к Андрею:
– Руки я тебе свяжу для вида, не сильно. Узел хитрый – повернешь кисти вот так, он развяжется. Попробуй.
Андрей завел руки за спину, почувствовав на запястьях затянувшуюся веревку. Он повернул кисти, как показал Абраменко, и веревка действительно спала.
– Со стороны незаметно, – сказал спецназовец, – а освободиться – раз плюнуть.
Неожиданно он ударил Липатова кулаком в лицо. Андрей не удержался на ногах и упал.
– Ты что?! – прошипел он.
Чувство испуга пришло с ощущением саднящих разбитых губ и вкусом крови во рту. Не иначе, как Абраменко решил вновь переметнуться к своим, да еще и с подарочком в виде Андрея. А что, чужая душа – потемки.
Однако спецназовец больше не предпринимал враждебных действий, лишь сказал:
– Извини, дружище, так надо для достоверности.
– А предупредить нельзя было? – разозлился Липатов, который несколько минут назад решил, что его лимит на сюрпризы уже исчерпан.
– Да ты не обижайся, – добродушно произнес Абраменко. – Я же для дела. Если бы предупредил
