чтобы…
— Да что ты выдумал — Головкин?.. — Она рассмеялась переливчатым, мелодичным смехом.
— Нет? ничего не было?
— Давным-давно… не о чем говорить. Что было, то сплыло… И потом…
— Что?
— Разве можно вас равнять? Ты — и Головкин… смешно!..
— Правда? Наташа…
— Если честно — я еще не знаю, люблю или не люблю… Любовь, по-моему, чушь!.. Головкины — они меня приучили по-другому… Я не знаю… Но… ты какой-то на редкость мой… как брат старший…
— У тебя есть брат?
— Его убили.
— Кто?
— Кто всех сейчас убивает?.. Они.
— Он был тоже из них?
— Нет. У него был бизнес и банк. Ты, наверное, слышал о… впрочем, не о чем говорить!.. А ты чем занимаешься?
— Я?.. Заправляю международной фирмой. Но, конечно, не один — нас несколько… приятелей…
— Получается?
— Вполне, дай Бог не хуже.
— А раньше? в добрые времена?
— Закончил Бауманский. Работал вторым секретарем райкома комсомола. В центральном районе… Жил не жаловался. Загранкомандировки; много чем пользовались…
— Я вижу. — Она повела глазами по потолку с венецианской люстрой и стенам с объемными английскими обоями, и с американской мебелью, и китайским фарфором, и подлинными Лентуловым, Грабарем, маленьким рисунком Пикассо.
— На две трети… или три четверти — это сегодняшнее: тогда я не мог. Да и не позволили бы по чину; регламент был строгий.
— Почему же ты не с ними? — Она пальчиком ткнула вверх. — Они все твои побратимы! Близнецы- братья!
— Не нашлось места. Аппарат, как ни огромен, не безразмерен… Говоря начистоту, я ничего не потерял и не жалею. Работа почти такая же; доходы не меньше и… стабильнее. — Чуть позднее, после ванны, когда они одетые сидели за столом, и Наташа хозяйничала, подавая завтрак, он сказал хмуря лоб: — Знаешь что… это очень важно… Для тебя, для твоей сохранности… С Головкиным, если у вас будут встречи, разговоры…
— Я сказала тебе…
— Погоди. Послушай… Я о другом. Запомни крепко. Не упоминай о моем отношении к тебе, о моем… предложении… Если они узнают…
— Головкин — они!
— Нет. Я имел в виду — он узнает… может повредить тебе… использовать…
— Секреты, секреты… Кругом меня одни секреты.
— Больше ничего не скажу… Ты вправду мне дорога… — Он посмотрел на нее с улыбкой.
— Вытри губы. Быстро!.. — она поцеловала долгим нежным поцелуем. — Я все понимаю, милый. Спасибо!
Милый… неуловимая интонация, взгляд, внутренний настрой, с каким прозвучало слово, — лишили затертости, дежурности. Лобков обостренно почувствовал, что в прямом смысле, взаправду — милый. Как ребенок впервые открывает для себя способность ходить, произносить осмысленные слова — так для Лобкова открылся новый, прекрасный мир чистых слов и понятий и отношений. Словно жизнь начиналась заново — или, правильней, только сейчас она начиналась, подлинная жизнь, просто жизнь, какою должен жить разумный и радостный человек.
Вечером этого дня Наташа и крепкий, поджарый человек с незапоминающимся лицом сидели в креслах против друг друга в пустой квартире, оборудованной под офис приемов разведки, — и тихо беседовали.
— Куда-нибудь звонил?
— Нет. Ночью приехали к нему — какие звонки?
— В казино? Из автомата?
— Кажется, нет.
— Что значит — кажется?.. Наташа, — укоризненно произнес человек.
— По-моему, он страстный игрок. Не отходил от рулетки. Там не принято…
— Я знаю…
— …чтобы дамы толклись возле своих кавалеров. Наша сестра сидит в ресторане и смотрит эротическое представление.
— Знаю, знаю — стриптиз мужской. О чем говорили дома?
— В постели — о чем говорят? Делом занимаются.
Человек опустил глаза:
— Не бессрочно же занимаются?..
— А потом, к твоему сведению, устают и дрыхнут.
— Но, наконец, пробуждаются!
— И возобновляют очередной сеанс игры на смычковых инструментах — туда-сюда, туда-сюда… Ты меня достал, дорогой начальник!.. Слушай, у тебя совсем никогда бабы не было? Такой праведный, такой великий полыхателъ на работе!.. Ты меня не сгноишь, если выскажу предположение? Ты, часом, не голубой?..
— Перестань дурачиться, Наташа. Говори по существу. Обычно ты приносишь больше в своей корзинке. Неужели… присушил красавчик? Про Головкина из тебя вылилось минут на сорок. Давай выкладывай по серьезному. Не было разговоров — твои наблюдения, соображения. Ума и наблюдательности тебе не занимать.
— Хорошо. По серьезному. Нормальный парень. Сдержанный, скрытный. Чего надо — молчит как утопленник. И все спрятано под завесой невероятного обаяния. Если бы не мой старческий опыт — во многом благодаря тебе, дорогой, — могла бы позволить окрутить себя как дурочку, принять весь его букет за чистую монету. Отсюда напрашивается вывод. Хороший человек. Полезный работник.
— Ну, хороший-то — он иногда бывает самый плохой…
— Разве бывает?
— Скажи, пожалуйста, он тебе в любви объяснялся?
— Ну, конечно. Как без объяснений?
— Нет, я имею в виду — серьезные намерения?.. Ну, чего замолкла? Неужели — склероз?..
— Да нет. Все в точности как все прочие кобели. Как ты, например, когда взыграет… Нет. Слушай, смешные вопросы ты мне задаешь. Или в твоем досье на него отмечено такое хобби?
— Скажи, пожалуйста, в его отношении к работе — ты ведь должна была спросить его о работе — какая-нибудь досада, какой- нибудь негатив… о сотрудниках… О шефе?.. Пускай даже в неявной форме хоть что-то сквозило?
— Нет. Ей-богу, не было. Мне показалось, напротив, в глубине он испытывает гордость за… то, чем занимается. Я точно не вспомню сейчас… Но что-то такое коснулись… я спросила… Да, пожалуй, гордость, основательность… Нет, нет, никакого негатива.
— То, что Головкин вас познакомил…
— Давно забыто и быльем поросло. Ни разу не вспомнили.
— Та-ак…
— Будут новые указания?
— Договорились о встрече?
— Да.
— Хорошо. Продолжай работу. Вижу, он произвел на тебя впечатление. Тем лучше. Больше
