способны изменить судьбу. Повлиять на судьбу ваших произведений.
— Я не могу жить с ужасным грузом безысходности. Когда подумаю, что все погибнет, пропадет после моей смерти — дышать не могу, у меня сердце останавливается… Никому не нужно…
— Неправда. Вы пишете — вам нужно.
— Но — пропадет!.. Я для людей создаю. Я не могу без… отклика читателей… Хочу, чтобы пошло вширь, к людям!..
— Для кого вы хотите? для себя?
— Нет, для людей!..
— Известность, слава нужны вам…
— Нет, нет!.. Хочу, чтобы мои стихи пришли ко многим-многим читателям. Я не могу жить без этого. Я без этого не могу создавать!..
— Стало быть, на первом месте у вас тщеславие… Если им надо остаться, ваши творения останутся… Что может быть важнее для человека, чем жизнь его души? Мы очень скоро покинем этот мир.
— Но мое творчество и есть моя душа!..
— Нет… слава, любой труд — это земное. Дух, душа в другом измерении.
— Но духовность, мое творчество…
— Такой же труд, как любой другой. Музыкант, конструктор, портной точно так же трудятся, как писатель, поэт. Для души важно — больше или меньше воздействует на нее любви, радости, доброты… Осуждение, даже просто суждение, оценка — самый тяжкий грех…
— Тяжело сознавать, что труд всей моей жизни — впустую.
— Почему же впустую? Вы трудились, вы совершенствовались… Внешнее совершенствование переходило на внутреннее и в конечном итоге влияло на рост вашей души. А что надо, чтобы она росла, вы знаете.
— Спасибо, Валерий… Мне намного лучше… Мои недомогания отступили, как грозовая туча отступает, уносимая ветром и солнцем… Вы творите неподдающиеся осмыслению чудеса… Без лекарств, без… внешних целебных средств… Одной лишь высокой духовностью. У меня нет серьезных заболеваний? Вы вполне уверены?
— Вполне. Ничего у вас нет, успокойтесь. Вы практически здоровый человек.
— Спасибо… — Стелла с лукавой улыбкой заглянула ему в глаза: — Где вы всему этому научились? Или это только вам присущий природный дар?
— Да нет, в принципе каждому человеку доступно развить в себе подобные свойства… Тысячелетия назад в Древней Иудее это умели делать святые цадики. И сегодня еврейские равы могут давать благословение, совершая с точки зрения непосвященных феноменальные вещи…
— Я гостила в Израиле. В сорокаградусную жару они бегут по улицам в черных лапсердаках, с пейсами — персонажи из средневековья, полные предрассудков и суеверий. Большинство населения смотрит на них с насмешкой — особенно на корыстных приспособленцев, типа наших бывших партработников.
Валерий поднялся проводить ее до выхода:
— Я говорю о цадиках. А толпа всегда одинакова: есть корыстные и недобрые, а есть великолепно добрые — и до самопожертвования…
Он застал Лагутина в сильной экзальтации.
— Я обязан ехать!.. Срочно ехать!.. Включил телевизор… только что передали… В больнице Склифосовского сегодня ночью стрельба в коридорах… Убиты два милиционера у двери в спецпалату… Убиты двое нападавших… Кто? Куда девались остальные?!., я поздно включил… Возбуждено уголовное дело и начато расследование. Валерий, я понимаю, для вас абракадабра — но я обязан быть на работе! Не дай Бог, с… одним человеком случилось худшее. Я себе не прощу!..
— Поезжайте. — Он не стал говорить «я» — сделаю то-то и таким способом, благословляю вас, благословляю тех, кто причина черного облака над вами; он просветленным взором обратился вовнутрь и ввысь, словно отрешаясь от действительности и соприкасаясь с чем-то возвышенно чистым и блаженным. Он лишь повторил негромко и твердо: — Поезжайте.
— Да, да. Спасибо вам… Я потом позвоню… Почему известия с таким опозданием? ничего не понятно…
Больница Склифосовского в ночные часы продолжала жить напряженной жизнью.
В приемном покое, в хирургическом отделении, в реанимации чрезвычайные ситуации, ставшие для этой клиники обыденностью, возникали ничуть не реже, чем в дневное время. Порой даже чаще привозили простреленных, переломанных, с ножевыми ранениями, отравившихся, бросившихся или брошенных в ледяную воду.
Проводились бесконечные хирургические операции, подключались аппараты искусственного дыхания, переливания крови, промывали кишечники. Врачи-анестезиологи давали наркоз, хирурги, медсестры, санитары трудились над спасением жизни попавших в беду людей. Отрезали конечности, зашивали раны — вид крови и выносимых в мусоросборник окровавленных рук и ног ни у кого не вызывал абсолютно никаких эмоций. Привычная была работа. Регулярная.
Володя находился на одном из этажей клиники в спецпалате, расположенной на стыке двух колен П- образного коридора, идущего по периметру здания, в относительно тихом месте.
Через три дня после ранения Володя мог бы считать, что в отношении здоровья обошлось для него «легким испугом», если бы он не был прикован к постели благодаря общей слабости и резкой боли в бедре, отдающей в паху от малейшего шевеления. К тому же он понимал отлично свою незащищенность — если не сказать приговоренность — до тех пор, пока остается в изоляции от друзей на попечении двух охраняющих его милиционеров, неизвестно кому преданных. Дима сумел направить к нему своего посланца в первый же вечер, и они договорились о некоторых мерах упреждения возможных неприятностей. Но все равно в этом корпусе с его хилой вахтой на входе ни за что нельзя было ручаться.
Накануне четвертой ночи Володя услышал после отбоя скрежет открываемого замка и отодвигаемого засова.
В палату вошел высокий, плечистый парень в белом халате — оказалось, медбрат Николай, учась на шестом курсе Первого меда, подрабатывает ночными дежурствами. Он работал через три ночи на четвертую, и поэтому впервые увиделся с Володей, придя, как полагалось, подготовить раненого ко сну и выполнить последние в этот день врачебные назначения.
— Если вам ночью понадобится моя помощь и вы позвоните, а меня нет, — звоните еще раз. И еще раз. Я возвращаюсь иногда в свою комнату за лекарствами. Но на мне больные на пяти этажах, много есть тяжелых; всю ночь хожу из палаты в палату.
— Один? — удивился Володя.
— Да, медбрат один. Персонала не хватает. Весь состав на операциях. Для стационарных больных имеется еще дежурный врач. Но он тоже один на все этажи: его приглашают в особо серьезных случаях.
— Ты зачем выбрал такую профессию? Деньги мизерные…
— Это мое призвание. А вы зачем выбрали профессию, чтобы попасть в тюрьму?
— Правильно про пулю не вспоминаешь — от нее никто не застрахован. Я в тюрьму не собирался, — соврал Володя, — моя работа чистая. Подставили… недруги. У докторов не бывает?
— Бывает… редко, — подумав, сказал Николай. — И преступники попадаются…
— Часто?..
— Да, правда. Народ пошел недобросовестный. На «скорой» наркотики воруют, тяжелым больным вместо них воду вкалывают…
— Гады!..
