услышал не менее странный спор между ним и охранниками.
— Да куда ты лезешь? Проваливай, пока я в милицию тебя не сдал.
— Говорю — важное известие. Для газеты.
— Какие у тебя важные известия? Иди-иди… Важные известия у него. В метро побирайся.
— Я не побираться!.. Я тебе не скажу ничего. Скажу самому главному в газете.
— В какой газете? Здесь несколько…
— В той, где больше про преступления пишут.
— Все пишут про преступления. Умора с тобой… Уходи, не пущу тебя!
— Не имеешь права. У нас свобода слова.
Все, кто был рядом, засмеялись.
— Пропуск есть у тебя? Нет — нельзя пройти.
— А что? свобода по пропускам? Где выдают пропуска?
— Надо, чтобы из редакции на тебя заказали его в бюро пропусков…
— Ну, скажи редакции, чтобы она заказала.
— Какая редакция? Какой газеты?
— Ну… любая.
— Нельзя! Уходи, не мешайся…
— Ну, порядки! Пройти в газету — нужен пропуск. А чтобы его получить — газета должна мне заказать. А как же она узнает, что я тут, если я не могу пройти?
Борис спросил у подростка:
— Ты хочешь говорить с главным редактором? Ты что-то видел?
— Да. Только тебе не скажу, ты не главный.
— «Московская газета» тебя устроит?
— Она про что пишет?
— Про все пишет.
— Ты меня можешь впустить?
— Могу. Беру его с собой, — сказал Лагутин охране, — потом приведу его назад.
— Глядите в оба! — крикнул охранник вслед.
Борис ввел необычного посетителя в свой кабинет, где привычная ко многому Людмила едва не потеряла сознание.
— Людонька, напои Витю чаем и пообщайся с ним. Только, пожалуйста, пусть он никуда отсюда не уходит. Никуда, слышишь? — попросил Борис. — Я максимум на полчаса уйду, меня ждет человек давно.
Дима, друг Владимира, ожидал его в секретариате. Борис извинился за опоздание.
— Ничего, ничего… Главное — чтобы дело было.
— Дело есть. По-моему, крупное. Как ваше имя-отчество?
— Зовите просто Дима. Молод я еще.
— Выглядите вы солидно…
— Спасибо. — Дима улыбнулся приветливо. — Такая должность моя.
— Солидно… и не менее солидные ваши… достижения я успел увидеть по телевизору.
— А-а… Это наполовину мои. Спасли Вову. Он в надежном месте. Вторая половина на совести того проказника, о котором ваша великолепная статья. Так их — троглодитов, что и во власть лезут, и в бизнесе проглотить всех хотят, и… людей убивают.
— А вы?
— Я работаю. И обороняюсь от троглодитных монополистов. Что поделаешь? Такая жизнь у нас. Грех отдать им себя на поругание. Вы не согласны?
— Может быть, грех… — Борис прошелся по комнате, в которой они уединились. — Скажите, пожалуйста, что вы станете делать, если я укажу вам точные координаты двух человек, которые угнали машину Владимира и сшибли мальчишку? Собственно… если они бы дали бы показания — против себя и против заказчика, — и если бы удалось их живыми сохранить до суда — и то и то маловероятно… Владимир невиновен, обвинение рушится…
— Я могу их взять и в целости-сохранности доставить на суд.
— Но они не сознаются.
— Я их уговорю.
Борис посмотрел на него испытующе:
— Вы имеете в виду…
— Нет, будьте спокойны, никакого зверства.
— А как? — В журналисте пробудилось профессиональное любопытство новых и интересных открытий.
— Очень просто… Купим. Пообещаем. Уговорим.
— Да, так хорошо. Владимир помог мне много… И вы его друг?
— Он мне нужен. Крепкий мужик, настоящий.
— Ладно. Нынешняя молодежь за пределами моих восприятий. Пусть будет так… Скажите, пожалуйста, что вы сделаете с человеком, который находится рядом с вами и предает?
— Меня?
— Да, вас. Но — все-таки какая-то проверка требуется. Я не уверен на сто процентов. Человек мне передал, но слова — это слова…
Огонечек зажегся в глазах Димы, сделавшихся задумчивыми:
— Я… умею проверить.
— И что сделаете?
— Уволю его без выходного пособия.
— Без шуток?
— Назовите мне, Борис Михайлович. Вы должны понять, как это важно. За такую информацию я вам обязан по гроб жизни — я Дима, надежный как скала!
— Дайте слово, что никаких физических воздействий, увечий, избиений, смерти — не последует. Действительно, увольте его, отставьте от себя, и этим ограничьтесь. Даете слово?
— Хорошо. У меня нет выбора. А то бы я — на мой вкус, и по всеобщему правилу!..
— Я понимаю. Но это варварство?
— Нет, это не варварство, а необходимая мера безопасности и защиты многих людей. Включая семьи — очень многих. От продажной шкуры, которую купили…
— Боже мой, — вздохнул Борис. — Все как в большом государстве. Множество маленьких государств — с теми же приемами, законами, предрассудками!..
— Жизнь — борьба. Конкуренция. Хотелось бы, чтобы шло по-человечески, по разуму… В будущем утрясется. Но никогда волк не станет овечкой, а овечке не быть волком!..
Простившись с Димой, Борис вернулся к себе. Его жена, преодолев первое потрясение, потчевала залетного гостя, вникая в подробности его существования, интересы, жизненные цели и ориентиры.
Оказалось, он убежал от пьяницы-матери из далекого Красноярска и от ее перемежающихся пьяниц-сожителей, некоторые из них проявили себя настоящими садистами.
Он подлинно зарабатывал носильщиком на Казанском вокзале, и называл приличные деньги за вечер и за ночь — но половину должен был отдать вокзальному авторитету, дозволяющему пристроиться на определенном участке.
Людмила размякла от сострадания к нему, глаза у нее сделались на мокром месте.
Витя, в свою очередь, с каждой выпитой чашкой крепкого чая, проглатывая подаваемые без ограничения бутерброды и шоколадное печенье, — все больше оттаивал, проникался доверием к обстановке и гостеприимной хозяйке. Глаза его из настороже иных, затаенных просветлели до спокойных, почти радостных. Возможно, ему припомнилось что-то приятное из первых школьных лет, когда он приходил в класс и у него были книжки с цветными картинками и кормили его обедом и учительница ласковое слово обращала к нему.
Людмила пересказала Борису о человеке на чердаке.
