Том 6. Дураки на периферии

Арчапов. Жидко наливаешь, погущей дай.

Татьяна Филипповна. Да мне что, ешь досыта, только обопьешься потом.

Арчапов. Самовар поставь.

Татьяна Филипповна. А ты чаю напьешься — не вспотеешь? Пропотеешь, а потом остудишься…

Арчапов. Выздоровлю, не горюй.

Татьяна Филипповна. Ну что ж, ешь, пей, — с тобой все равно уж ничего не накопишь, не припасешь: ишь, прорва какая! Крышу починить не на что, а говядину каждый день едим… (Татьяна Филипповна утирает слезы концом фартука.)

Стучит щеколда в двери, ведущей из кухни в сени.

Арчапов. Открой свои ворота-то?

Татьяна Филипповна. Успеется. Может, это нищенка…

Арчапов. Какая тебе нищенка — в нынешнее время.

Татьяна Филипповна отворяет задвижку и засов кухонной двери.

Входит Дуся. Татьяна Филипповна равнодушно и нерадостно оглядывает простоволосую, босую Дусю.

Татьяна Филипповна. Ты что сюда явилась?

Дуся. Мне мать велела к тебе идти, когда умирала. А отец теперь тоже умер, тетя, а я одна живу… Тетя, у меня никого теперь нету!

Татьяна Филипповна подымает конец фартука и утирает им глаза.

Татьяна Филипповна. Наша родня вся недолговечная. Я ведь тоже, — только на вид здорова, а сама не жилица… И-их, нет, не жилица!..

Пауза. Татьяна Филипповна плачет. Дуся кротко глядит на нее.

Татьяна Филипповна. Ну иди уж, посиди тут на кухне. Вон селедка на блюде лежит — поешь возьми.

Дуся берет кусочек селедки с деревянного блюда и робко съедает его. Татьяна Филипповна выходит к мужу, в горницу.

Татьяна Филипповна. От своих детей бог избавил, зато нам их родня подсыпает. Вот тебе, Аркаша, племянница моя, она теперь круглая сирота: пои, корми ее, одевай и обувай!..

Арчапов (угрюмо). Изволь радоваться!

Дуся входит из кухни в горницу.

Дуся. Меня кормить не надо, я наелась. Я только спать хочу.

Татьяна Филипповна. А спать хочешь, так спи ложись, вон сундук-то… Отца-то когда ж похоронили?

Дуся. Седьмой день миновал.

Дуся ложится на сундук, лицом к стене; она свернулась потеснее собственным телом и одернула на себе платье, из которого она несколько выросла. Арчапов постукивает пальцами по столу и глядит на стенные часы.

Арчапов. Жрать давай, мне на работу скоро ехать пора.

Татьяна Филипповна. Обождешь! (Более тихо.) Может, она уснет сейчас, погоди маленько.

Арчапов. А мне то что! Это твоя родня, а мне чтоб дома покой и порядок был.

Татьяна Филипповна уходит на кухню, вынимает из печки горшок и кастрюлю, режет свежий хлеб, приносит хлеб к столу, отправляется обратно, ходит и мечется взад-вперед между печкой и мужем, подавая на стол по отдельности — то солонку, то вилку, то кусок хлеба — и в это время говорит.

Татьяна Филипповна. Приехала, развалилась — у дяди с тетей ведь добра много: накормят, обуют, оденут, и с приданым замуж отдадут!.. Принимайте, дескать, меня в подарок, — вот я босая, в одной юбчонке, голодная, немытая, сирота несчастная… Может, бог даст, скоро подохнете — дядя с тетей, — так я тут хозяйкой и останусь: что вы горбом да трудом добыли, я враз в оборот пущу!.. Ну уж, милая, пускай черти кромешные тебя к себе заберут, а с моего добра я и пыль тебе стирать не позволю, и куском моим ты подавишься! Мужик целый день на работе, на ветру, на холоде, а я с утра до ночи не присяду, а тут на тебе, приехала на все готовое: любите, питайте меня…

Краткая пауза.

Арчапов ест. Татьяна Филипповна в раздражении подбегает к сундуку, на котором в прежней поле, лицом к стене, лежит Дуся.

Татьяна Филипповна. Ишь ты, разнежилась как!..

Краткая пауза.

Дуся (не оборачиваясь). Я не сплю. Я вас слушала.

Краткая пауза.

Дуся подымается на сундуке.

Дуся. Я сейчас пойду, я у вас не останусь.

Татьяна Филипповна (вздыхая). Что ж, иди. Значит тебе есть куда идти…

Дуся. Есть. Я пойду в Советский Союз Республик.

Арчапов. Полностью надо говорить: в Союз Советских Социалистических Республик.

Дуся. Вам полностью не надо.

Татьяна Филипповна. Ишь ты, характерная, вредит какая! Обиделась!.. Ступай и живи, где хочешь, — у нас не постоялый двор и не республика.

Дуся молча уходит, не посмотрев на дядю и тетю.

Вторая картина

Квартира в небольшом доме. Обычное убранство жилища рабочей или служащей семьи. Два больших окна на тихую провинциальную улицу. За окнами — свет солнечного дня, вдалеке — два-три дерева и чистое синеющее в пространстве поле. В простенке между окнами (против зрителя) большой портрет молодой улыбающейся женщины; портрет убран хвоей и окружен черным крепом. На полу комнаты постелен коврик, на этом коврике сидит и играет в игрушки мальчик Митя. Всюду тихо в комнате и вокруг дома, лишь слышно как сопит Митя в напряженном занятии своей игрой. Вдруг вдалеке заиграла торжественная музыка — идут где-то красноармейцы или пионеры. Митя перестает играть, медленно неслышно плачет и трет руками свои глаза, сидя на ковре в одиночестве. Заплаканный, он подымается на ноги, подходит к простенку, глядит на портрет молодой женщины и говорит, обращаясь к ней:

Митя. Мама, зачем ты умерла?.. Отец ушел на работу, бабушка Пованна живет далеко в избушке, она лежит больная, никак не умрет, а я один сижу и плачу по тебе… Мама, приходи опять жить с нами — тебе там скучно с одними мертвыми людьми. Я опять буду с тобой, буду тебя слушаться, а когда я вырасту — ты опять тогда умрешь, и мы тебя с музыкой похороним. А лучше никогда не умирай. Приходи сейчас к нам хоть на минуту, потом опять уйдешь.

Краткая пауза.

Митя. Нет, я знаю — ты никогда не будешь со мною. Глаза твои закрылись, ты ослепла и всех позабыла. А я один тебя помню и не забуду никак.

Митя склоняет голову под портретом матери и беззвучно плачет.

За окном появляется Дуся. Она останавливается против окна, затем приближается к окну, прижимается лицом к оконному стеклу и робко стучит пальцем по раме, но Митя, опустив голову на стол, что стоит под портретом матери, погруженный в свое горе, не слышат стука. Дуся поводит глазами и останавливает их на мальчике, — она видит его сквозь одинарное стекло, и она стучит громче. Митя поднимает голову, идет к окну и смотрит на Дусю (спиной к зрителю).

Дуся. Дай напиться, я селедку ела.

Митя. У нас вода простая — ты пей с сиропом.

Дуся. Давай с сиропом.