Том 6. Дураки на периферии

. Ступай кверху, там тебе суше, теплее… Пошел вон, — в пропасть сброшу!.. Откуда берутся негодяи, когда ничего нету? Что?

Агасфер. Я молчу.

Конгрессмен. Нет, ты говоришь, мерзавец!

Агасфер. Я говорю: считай себя покойником! (Уходит) .

Раздаются позывные радиоприемника.

Полигнойс (у аппарата). Это Москва!.. Москва, господа!.. Телеграмма для Евы, для Марты Такс. (Пауза. Полигнойс принимает телеграмму) .

Марта (в волнении). Боже мой, боже мой!.. Неужели жизнь прекрасна?

Полигнойс. Сейчас увидим… Кажется, прекрасна! «Местным советским властям дано указание смонтировать у подножья Арарата для вас и ваших спутников корабль на сто пассажиров с запасом продовольствия. Желаю Еве и Марте долгой счастливой жизни. Сталин».

Всеобщее безмолвие. Все опустили глаза, словно великий стыд охватил всех.

Марта (обняв одною рукою Еву, она стоит с нею на коленях на земле). Я уже счастлива. Я уже долго-долго прожила в эту минуту. На земле живет человек, которого можно любить бесконечной любовью; теперь я счастлива, потому что узнала его, а раньше я думала, таких людей нет, и погибала… Ах, Ева, услышь меня, что я говорю!

Конгрессмен (Черчиллю). Вас я возьму конечно на борт. Еву эту и Марту мы возьмем временно, Америке они не нужны.

Полигнойс. Как временно? Что значит, вы возьмете их временно?

Конгрессмен. Я им разрешу совершить подвиг самопожертвования, когда мы будем в океане. Корабли должны теперь приходить в Америку пустыми, — таков приказ правительства. Вы слышали?

Полигнойс. Слышал. Но этот корабль советский, он для Евы и Марты…

Конгрессмен. Он советский, пока его нет. А потом он сразу будет американский, и еще с запасом продовольствия. Отлично!

Полигнойс. Нет, он не американский! Он русский! Зачем ты из Америки, из моей родины, делаешь воровку, убийцу?..

Конгрессмен. Молчать, изменник!

Полигнойс. Пусть теперь с тобой расправится мое сердце! Вы отняли у меня радость жизни, возьмите и мою ярость…

Он наносит сильный удар Конгрессмену. Тот припадает на мгновение к земле, подымается, сбрасывает пиджак, Полигнойс делает то же самое, начинается жестокая драка. В драке они двигаются; проходят по тропинке над пропастью, скрываются по ту сторону Арарата.

Шоп (вынимая из бумажника деньги, кладет их на землю под камень) . Сто долларов на Полигнойса против шефа. Шеф будет на земле.

Климент. Сто, говорите? Гм, гвак! Двести за шефа против радиста.

Герцогиня Винчестерская. Учтите пятьдесят моих за радиста!

Тевно. И я! И я! Десять за того, кто помоложе.

Черчилль. Пятьсот! За нашего великолепного шефа!

Другие также держат пари, складывая деньги под камни. Шоп записывает ставки. Из-за той стороны горы показываются Полигнойс и Конгрессмен. Они идут в драке по тропинке над пропастью. Конгрессмен хватает Полигнойса поперек туловища, приподымает его над пропастью с торжествующим лицом; Полигнойс обхватывает шею Конгрессмена, рвет его на себя — и оба летят в пропасть.

Шоп. Господа! Выигравших нет. Возьмите свои ставки.

Селим (голос его сверху). Кто же теперь у вас будет Америка?

Шоп. Я очевидно. Очевидно я. А тебе что нужно. Селим?

Селим. Ничего не нужно, ничего… Две Америки у вас погибли. Одну мне жалко, другую нет. Жалко мне одну Америку, ах, как жалко! А другую нет, не жалко почему-то. Эх вы, железопрокат, Форд и компания, патефоны и зажигалки… Дедушка, брат Господень, иди к нам по делу.

Брат. Чего тебе. Скажи оттуда.

Селим. Иди, дедушка… Я тебе два хлебца дам. Покушайте хлеба, помяните души погибших.

Брат встает. Ева подает ему руку. Они медленно идут к Селиму наверх.

4-е действие

Арарат. Та же обстановка, что и в предыдущих действиях; но есть и разница. Люди повеселели. Слышится непрерывная смешанная музыкальная мелодия от птичьих голосов, жужжанья жуков, звука стрекоз, кузнечиков, стрекотания незримых насекомых. Все эти твари поднялись сюда, кверху, на сухое место, чтобы спастись от потопа, и здесь существуют, занимаясь жизненными обычными делами. Это создает праздничную обстановку. И люди выглядят теперь более счастливыми. На сцене та же американская палатка. Но нет общего запустения, что в 3-м действии. Людей мало: они расселись по горе со всех ее сторон; по временам слышны их голоса. Невдалеке, чуть ниже под горою, слышно, как горят дрова в походной кухне и как жарится мясо на сковороде. Изредка доносятся звуки автоматических молотков, шипенье газовой сварки — работа над монтажом большой металлической конструкции. К этим звукам более всего и прислушиваются действующие лица. На сцене: Селим, две турчанки и Шоп. Затем — другие. На переднем плане нечто подобное ресторану на открытом воздухе: два-три столика под белыми скатертями, на столиках накрытые салфетками яства, у столиков работают Селим и его две помощницы-турчанки; они ставят кушанья.

Шоп. Тише вы там гремите посудой!

Селим. А что, шеф? А почему нельзя греметь тарелкой, чашкой, ложкой? Ведь тут у нас пища, яство, счастье, жизнь! Это прекрасно!

Шоп. Пусть советская власть гремит и стучит, — ты слышишь?

Селим. О, я слышу, шеф! Я все слышу и все понимаю!.. Пусть стучит советская власть! Пусть большевики делают нам корабль. Ведь надо жить, а то потоп. Тонуть нам некогда.

Шоп (прислушиваясь). Тонуть конечно нам некогда… А большевики стучат! Хорошо, превосходно! Пусть стучат!

Селим. А расчет со мной в два с четвертью раза! Меньше мне нельзя. Вы помните?

Шоп. Мы помним.

Селим. Значит, так. Я вам один килограмм мяса, — один! — а вы мне два килограмма с четвертью, — два с четвертью! Я вам литр вина, а вы: Селим, получай два с четвертью литра! И за соль, и за сахар — мне в два с четвертью раза больше. Так или не так?

Шоп. Так, Селим, так, мошенник.

Селим. Зачем мошенник? Жизнь — мошенство, я тоже. Мы тут жили на горе — худо, а сухо! А вы прилетели — вам надо всемирный потоп. А турка что может? — он Америке не ровня. Турка берет в два с четвертью раза больше за все, — а потом он еще набавит, он будет постепенно…

Шоп. А мы потом взорвем атомную бомбу в потопе и сварим суп из турок.

Селим. Хорошо. Это будет потом. А кто мне теперь заплатит в два с четвертью