Том 6. Дураки на периферии

Действие первое

Занавес опущен. Редкие удары механического молота. Пауза. Затем судорожная частота ударов нескольких молотов. Пауза. Занавес поднимается. Через сцену в зрительный зал врывается шум работы большого завода, иногда судорожно бьют молота и слышен вихрь спускаемого пара.

Комната — жилище Мешкова: наибольший беспорядок, горы сора, стихийная постель, пустые бутылки на полу, примус, на стенах чертежи машинных конструкций, портрет Дзержинского. Телефон. Над телефоном крупный номер: 4-81.

Окно открыто в ночной мир: грохот завода, сияние электричества, свист пара и сжатого воздуха. Инженер Мешков стоит у окна спиной к зрителю. Он кашляет. Затворяет окно. Настает почти тишина — заглушен, но, как бы вдалеке, звучит завод. Мешков лежит среди стихии комнатных предметов.

Где-то начала играть духовая музыка, и ее слышно в комнате то сильнее, то слабее. Она играет нечто печальное и героическое; временами затихает совсем; сейчас ее почти не слышно.

Мешков. Нужно скончаться… Я мелочь, прослойка, двусмысленный элемент и прочий пустяк… Вот уже опять стоит в мире вечернее время. Но никто ко мне в гости не приходит, и мне пойти некуда.

Громче играет музыка вдалеке, в невидимом саду.

(Прислушивается: музыка стихает, словно относимая ветром). Люди отдыхают где-то. А я, чем больше дома, тем больше устаю… О чем это всегда играет музыка? Она как будто обещает человеку друга. Светлое будущее… Но я скучаю от товарища и утомляюсь от врага.

Стучат в дверь.

Входите, кто там есть.

Входит Абраментов, в дешевой, изношенной одежде, худой и бледный человек.

(Не узнавая). Вы кто? Вы зачем пришли?

Абраментов. Инженер-механик Абраментов, ваш бывший друг… А сейчас ищу не дружбы, а ночлега: все общежития и бараки переполнены…

Мешков (узнавая, радуясь). Откуда ты, милый мой Сережа? (Встает, целует пришедшего, почти плачет). Я ведь один теперь на свете — жена еще при тебе скончалась, а сыновья бросились куда-то в Республику и скрылись от меня…

Абраментов. Да, Иван Васильевич… (Осваивается в комнате) . Давно мы с тобой не глядели друг на друга!

Глядят друг на друга.

Ты что так постарел, Иван?

Мешков. А я, Сережа, устал от исторической необходимости. Я живу и все время чувствую какой-то вечный вечер. Как будто везде уже зажжены свечи.

Абраментов. Отчего же?

Мешков. Не знаю… Я ослаб. Я вижу, что стал бездарен, что новые люди способней меня и знают уже больше. У них великая практика, Сережа… А ты где был?

Абраментов. В Австралии, а потом в тюрьме… Отчего у тебя в комнате сор и не прибрано?

Мешков. Настроения нету… В Австралии? Зачем ты там был? Ты знаешь, я забыл однажды формулу живой силы!

Абраментов. Эм вэ квадрат, деленные на два… Я хотел оттуда победить Советский Союз.

Мешков. И полюбил его?

Абраментов. Нет, я заинтересовался им.

Мешков (меняясь). Это что значит? Может быть, ты мерзавец? Ты не гляди, что я стар и несчастен, что в сердце моем горе, — я и безответно могу любить рабочий класс и его страну… Ты сочувствуешь социализму или нет?

Абраментов. Я ему потворствую.

Мешков (думая). Не знаю, что ты говоришь… А что ты делал в Австралии?

Абраментов. Сторожил пчелиные пастбища от саранчи.

Мешков. Но ты инженер!

Абраментов. Там их много без меня. Я голодал два года, год был в ссылке, в пустыне, за руководство маленькой забастовкой.

Мешков. Сердечно удивляюсь. Ты же бывший зажиточный человек?

Абраментов. Ну и что ж. А ты думал — революция всегда приходит в нищей одежде, а контрреволюция обязательно в галстуке?

Громче играет музыка.

Мешков. Я не думал об этом… Ты слышишь, как у нас играет музыка? Это идет культработа в нашем прекрасном рабочем клубе.

Абраментов. Разве? (Подходит к Мешкову вплотную). Слушай меня, Иван. Ты знаешь меня очень давно…

Мешков. Да… С юности. Когда я полюбил еще свою покойную жену…

Абраментов. Правильно. А я тогда же начал жить с разными девушками… Ты знаешь, Иван, что я вредителем не был.

Мешков. Знаю, Сережа. Ты не был.

Абраментов. Я понял давно: нельзя победить изнутри почти единодушную страну.

Мешков. Нельзя, Сережа.

Абраментов. Я уехал прочь. Я забылся один среди капитализма. Чужие страны стали для меня родиной. Нужда, убожество, презрение — все это я перенес с полным сознанием, с готовностью, потому что моя идея была сильнее впечатлений.

Мешков. Буржуазия — ведь это мир одиноких, Сережа. Там трудно быть человеку.

Абраментов. А я и хочу, чтобы человеку было трудно — он лучше, когда мучается… Дай мне чаю.

Мешков. Сейчас, Сережа. Только у меня пищи нету никакой. Я должен за ней сходить кой-куда.

Абраментов. Сходи. Все равно ты любишь человека.

Мешков (в стеснении). А документы, Сережа, есть у тебя? Ты по закону вернулся в СССР?

Абраментов. Конечно, есть. Советская власть отпустила меня жить и работать.

Мешков (в стеснении). А документы, Сережа, ты скажи мне тихо: ты не шпион, не подлец, не вредитель?..

Абраментов. Нет. Я лично рассмотрел весь мир и признал коммунизм необходимым. Но признал только мыслью, искусственным напряжением. Теперь я хочу узнать социализм чувством и действием… Советская власть еще меня не победила, а я ее побеждать уже не хочу. Может быть, мы обнимемся и упадем вместе на пустой земле.

Мешков. Кто мы — СССР и капитализм?.. Ты не знаешь силы нашей державы, она упасть никогда не может… Ну, я пошел за угощением, а то ты есть хочешь. (Уходит) .

Абраментов (один). Живет себе в этом помещении один