– Дело не в 'правильных', – невесело произнес Крюгер, морщины обрисовались в уголках его рта и Краев увидел, что не так уж его собеседник юн – пожалуй, не меньше тридцати пяти лет. – Дело в Чуме. И в самих чумниках. Да, мы – интеллектуалы, художественные натуры. Ну и что? Сам понимаешь, что умные индивидуалисты встречаются не только среди хороших людей… Дерьма здесь хватает с избытком. Все изменилось. Еще три года назад чумное сообщество было более или менее единым: мы были сплочены общей бедой и верой в то, что от беды придет избавление. Мы вместе строили этот город, нам было чем заняться. А теперь наше общество раскололось. Надежда на то, что нам удастся выбраться из чумных карантинов, слабеет с каждым годом, с каждым месяцем. Благополучие? Сам видишь, что у нас есть все, чего мы пожелаем. А нам – надоело! Мы тупеем от бессмысленного комфорта. Чумников просто не существует для остального мира! Нас нет, понимаешь? Никто не знает о нас! Ненависть копится в чумниках. Ненависть друг к другу, потому что никого, кроме друг друга, мы не видим. Некоторые, такие как Салем, пытаются сдержать нашу тягу к самоуничтожению. А эти… – Крюгер махнул рукой в сторону крайнего стола. – Этим уже на все наплевать. Они ненавидят всех. Они называют себя животрупами. И это действительно так – на живых людей они мало похожи.
– Подожди, как же так? Но есть же у вас командировки в большой мир. Есть работа. Неужели от этого не становится легче?
– От этого только тяжелее. Это двойной стресс. Сперва ты вылезаешь из своей тюрьмы и обнаруживаешь, что страны, в которой ты когда-то жил, больше не существует. На ее месте другая страна и другой народ – чуждый и непонятный. А через месяц ты возвращаешься назад, в свой комфортный, но опостылевший дом и думаешь о том, что никогда не сможешь уйти – ни в свою страну, которой больше нет, ни в другие страны, закрытые для нас навсегда. Если бы мы были тупыми исполнителями механической работы, было бы легче. Но что делать нам? Какой смысл писать картины, если их увидит только твоя жена и пара друзей? Зачем разрабатывать аппаратуру, если она не пройдет тест как потенциально агрессивная? На кой черт писать компьютерные программы, если электронную сеть запрещено создавать даже в пределах одного чумного карантина?
– Это вы создали современные российские технологии? – тихо спросил Краев, прикрывшись для конспирации рукой. – Все то, что вызывает изумление на западе?
– Тут нет секрета, можешь не шептать, метаморф. Многие из тех, кто сидят сейчас вокруг тебя и напиваются как свиньи, участвовали в разработке всяких технологических чудес. И сейчас участвуют, регулярно выезжают в командировки. Таким образом мы решаем проблемы 'правильных', иммунных. Они не глупы, у них высокий интеллектуальный коэффициент. Они великолепно просчитывают и выполняют любую работу, если им правильно задать параметры. Только они неспособны генерировать новые идеи. Для этого нужны мы, чумники.
– Сволочи эти бараны! – произнес Краев громко, не скрывая своих чувств. – Не понимаю, какого черта мы сидим в этих штрафных изоляторах? Плюнуть на все, и жить там, где нам хочется. Что нам бараны могут сделать? Они же неагрессивные!
Сказал и обнаружил, что на него вытаращились со всех соседних столов. Да и своя компания притихла, снова превратилась из дружественных собеседников в настороженных вампиров. Да, ничего не скажешь – обладал Краев редкостным умением потерять контроль и испоганить все, что сам так долго налаживал.
– Так-так… – Могучие пальцы метиса застучали по столу. – Интересные вопросы ставит товарищ метаморф… Лисенок, может быть, ты все-таки объяснишься? Расскажешь, что за иностранного шпиона ты сюда привела?
– Я же сказала тебе, качок хренов… – Лиза медленно закипала в ярости, приподнялась уже, готовясь то ли плеснуть Чингису в физиономию пойлом, то ли вцепиться ему в щеки ногтями. – Ты что, не понял: Салем прозвонил его, он безопасен…
– Спокойно, Лиза. – Краев положил ей руку на плечо. – Расскажи им. Они все равно узнают. Какой смысл скрывать?
– Ладно. – Лиза раздраженно дернула плечом, скинула руку Краева, сделала большой глоток из стакана. – Он не иностранец, он действительно из Инкубатора. Только он ничего не помнит. Салем глубоко просканировал его. Он бывший параспос, и у него стерли всю память за последние восемь лет. Всю! Он понятия не имеет, чем он занимался эти восемь лет и как его использовали. И он ничего не знает о чумниках, хотя и сам чумник. Он не знает, как выжить среди чумников. Я думаю, его специально сюда подсунули, чтобы животрупы у него сердце вырезали. Вы же знаете, как животрупы относятся к метаморфам. Только Салем перехватил его раньше. А нужно, чтобы он выжил! Он нужен нам!
– Понятно… – Крюгер медленно превращался из упыря обратно в человека. – Тогда, пожалуй, я расскажу тебе, метаморф. Расскажу, почему даже если ты самовольно свалишь из Врекара, не пробегаешь больше двух месяцев. Потому что через два месяца ты умрешь, тебя убьет чума. Все неиммунные – носители вируса якутской лихорадки. И в том числе – ты, параспос, потерявший память. Все мы сидим на игле. Вирус давят постоянными инъекциями, но эта иммунная защита – временная, ее хватает не больше, чем на два месяца. Я думаю, что сидеть нам на игле всю жизнь. И детям нашим, которые здесь рождаются – тоже. Потому что у чумников рождаются только чумники.
– А как же те, кто умирает здесь, во Врекаре, от чумы? Я слышал, что таких немало. На них иммунозащита не действует?
– Это самоубийцы, – сказала одна из девушек. – Так было с моим отцом. Он съездил в очередную командировку и вернулся в жуткой депрессии. Я могу его понять: до чумы он был профессором, преподавал литературу, студенты его очень любили – чуть ли не на руках носили. А тут – зона, забвение… Эти командировки доконали его. Вызвали – выжали – выкинули обратно в карантин. Он просто не пошел на очередную вакцинацию и скрыл это от меня. Когда его увозили, он был красным и распухшим, из него текла вода… Но ему было уже все равно, его ничто не держало на этом свете – даже я. То же самое случилось со всеми людьми, которые умерли здесь от чумы – они пропустили прививку и умерли, потому что больше не хотели жить. Мы все знаем это.
И тут Краеву стало по-настоящему страшно. До сих пор он воспринимал все, что происходило с ним, как бы со стороны. Он отделил сознание свое от тела и с немалым удовольствием наблюдал за тем, что с этим телом происходило. Это было удобно – тело получало пинки и удары, а Краев только анализировал информацию, добытую с таким трудом…
Сейчас он вдруг осознал очень простую, но крайне неприятную истину. Он находился в самом центре чумной зоны – месте, где сам воздух был насыщен проклятым вирусом. И вирус уже проник в его организм – вне всякого сомнения. А значит, Краев уже не мог более оставаться нейтральным иностранцем, свободным от заразы. Он должен был определиться, кто он – баран или чумник. Третьего не было дано.
Прививку ему сделали. Краев помнил рассказ Салема о том, как быстро иммунные проявляют свою баранью неагрессивную сущность – на третий или четвертый день. Краев бараном не стал. Кроме того, он так же валялся в лихорадке, как и Салем…
