толст, высок, сутуловат и будто бы с трудом волочил ноги, точно они у него были ватные. Номер ему был заказан, и он, взяв ключ у консьержа, направился к лифту. Амбал, оставшись на улице, еще некоторое время патрулировал у подъезда, а затем и он «втянулся» в здание.
Минут через сорок на нашей «Волге» с офицерами городской полиции подъехал Воронин. Сергей встретил их у входа, и они втроем прошли к директору. Костя попросил двухкомнатный люкс со всеми удобствами.
— Он стоит дорого, — заметил директор, — у нас все очень дорого. Тоже — перестройка. Третий этаж устроит? Кстати, там же мы сегодня поселили двух ваших соотечественников и одного очень богатого американца. Он один снял трехкомнатный люкс, заказал трехразовое питание при одном непременном условии — готовить пищу под наблюдением его человека. Якоб Фридман, — может, слышали?
— Нет, не слышал.
— Он зять одной знаменитой женщины. Она депутат, советник, — ее у вас будто маршалы боятся. Так пишут в наших газетах.
— Но что же он у вас делает?
Директор «Палаца» развел руками: этого знать не можем. Высказал догадку:
— Обыкновенно, туристов привлекают море, пляж, — впрочем, пляж у нас хоть и хорош, но не знаменит. Близость порта многим не нравится. Приезжают игроки в рулетку, — она у нас в Морском клубе. Вон, его из окна видно. Весь белый, как шкатулка из слоновой кости. А еще у нас охота, знаменитые угодья. Но Фридман вроде бы не из охотников.
Директор на том и окончил разговор о богатом американце, но Костя видел, что ему неймется и еще что-то сказать, но присутствие комиссара полиции его удерживает. Директор понимал, что если гости имеют такое сопровождение, значит, они важные, и ему хотелось бы быть для них полезным. И он не удержался, сказал главное:
— Тут неподалеку по берегу поселился важный эмигрант из Союза — Силай Иванов. С тех пор и к нам стали чаще залетать важные птицы.
Комиссар при этих словах крякнул, поднялся, давая понять, что информация выдана сполна, пора и честь знать. Прощаясь, комиссар, сообщил Воронину:
— Фридман имеет интерес в порту. Раньше его клиентура паслась в Прибалтике, но там им будто бы прищемили хвост, и он налаживает новые коммуникации.
На том и расстались.
После завтрака Костя прилег на диван, развернул купленную еще в Москве свежую газету. Сергей кинул на плечо сумку с пляжными принадлежностями, пошел на берег.
«Палац» стоял на небольшом возвышении в ста метрах от берега. По левую сторону от него начинался городской пляж, а по правую, вдаваясь в море, точно на высунутом языке, красовался построенный триста лет назад, увитый дивными кружевами из камня, белый, как лебедь, Морской клуб. Фасад его сверкал на солнце цветными витражами, а по сторонам, завершая ансамбль, парили, словно крылья над изумрудом волн, боковые веранды. Даже пытливый глаз не сразу различал неоднородность форм и размеров боковых частей дворца, но вместе со срединным комплексом они являли полную гармонию и смотрелись как строительное архитектурное диво. Ваятель тех далеких лет не знал теории гармонии, не ведал и тайны простых чисел, но от рождения мог понимать и видеть гармонию линий и форм. Со стороны моря вокруг дворца были набросаны бетонные квадраты — волноломы. В штормовую погоду они принимали на себя удары волн и приглушали их ярость у стен клуба. Сергей еще вчера облюбовал один такой квадрат. Расположился так, чтобы видеть сквер, где может появиться Костя. Но из гостиницы вышел Фридман, — один, без тех двух парней, его спутников. Да, Фридман шел один и курс держал на Сергея. Взойдя на квадрат, крикнул:
— Не помешаю?
— Нет, конечно. Располагайтесь.
— Мы с вашим другом летели вместе, его встречал комиссар полиции, — видно, важная он птица?
— Да, он человек официальный, его тут ждали.
— Но Констанца — небольшой город, здесь нет ни банков, ни фирм…
Фридман говорил развязно, с некоторой дозой фамильярности, будто со старым знакомым. Говорил по-русски, но с акцентом человека, который давно живет в Англии или Америке. Похоже, Фридман хотел поскорее и поближе сойтись с гостями из Петербурга. Сергей решил прикинуться простаком и охотно поддержал разговор.
— Здесь есть порт, железная дорога, наконец, близость черноморских портов.
Умышленно развешивал намеки, интриговал, — и, может быть, перехватывал через край, но продолжал игру.
Фридман поверил в простоватость собеседника, принял его за наивного, примитивного парня, — подвинулся ближе, таращил выпуклые, желто-коричневые глаза, каждой клеткой сырого, волосатого тела демонстрировал закипевший в нем интерес к Сергею.
На дорожке, ведущей к морю, появился Воронин. Собеседники почти в один момент увидели его. И Фридман, как лягушка, отпрыгнул на край камня, освобождая место для подходившего.
Костя кивнул Фридману, бросил полотенце на свободное место и вошел в море. Плавал долго, заплывал далеко, а когда вернулся, подмигнул Сергею, — дескать, будь начеку, — и растянулся на камне. Сергей к нему не обращался, не заговаривал, и эта дистанция еще больше подчеркивала важность Кости, интриговала Фридмана. Наконец, он не выдержал:
— Вы, кажется, из Питера?
Костя не шелохнулся, — делал вид, что вопрос относится не к нему, но потом приподнялся, равнодушно оглядел Фридмана:
— Вы меня спрашиваете?
— Да, вас, — мне сказали, что вы из Питера. У меня там друзья, родственники. Вы депутата Ленсовета Штыкова не знаете?
— К сожалению.
— Жаль. Он очень влиятельный человек. Мог бы помочь.
— Помочь? Мне? Но в чем?
— В чем?.. Вы, как я понял, коммерсант, а всякая коммерция держится на связях.
— Я биржевик. Моя сфера — цветные металлы: медь, алюминий, никель. Интересует бронзовый лом, кабель, фольга, и — транспорт. Морские порты, сухогрузы, большой тоннаж…
Костя врал смело, размашисто, — он расставлял для Фридмана сети, приманивал его. Украдкой наблюдал за выражением глаз собеседника, игрой эмоций на его лице.
— Депутат Штыков имеет ход к залежам цветных металлов? Если да, о кэй! Я готов пасть перед ним на колени.
— Да-да, Штыков — фигура, у него выход на Собчака и в Москве на Попова.
— Гаврюша тю-тю, приказал долго жить.
— Как?
— А так. Ему дали пинка, и он полетел. В колодец, в ночь, в небытие. Политический труп!
— О, господи! Я думал, он — того, совсем…
— Помре?.. Нет, пока нет, но веревка по нем заплакала.
— Попов — оркестр, у него такие связи, такие связи! О, вы верно плохо знаете, что такое связи. Он открывает свой талмуд и называет фамилию, укажет вам точное место, где и что лежит и как это взять, куда направить, кому и сколько дать на лапу. Попов непотопляемый и несгораемый, это, если говорить по- вашему, ванька-встанька. Нет, любезный, не хороните Попова, не умаляйте Собчака, а с ними и депутата Штыкова, — это единственно разумное и жизнестойкое, что есть в России. Вы говорите, что земля ваша держится на Иванах, но Иваны пьют, и когда они напиваются, то сами держатся за поповых и собчаков. Такова логика, мой друг, от нее вы никуда не уйдете.
Фридман был в ударе, он сиял от предвкушения удач и выгод от знакомства с Костей, — наверное, так рыбак, завидя в сетях крупную рыбу, осторожно и с радостным волнением подтягивает сеть к берегу.
