— Теоретически возможно, однако — трудно. Силай есть Силай, он-то уж все должен был предусмотреть. И в завещании все расписать, — что, кому, когда и на какие цели. И, надо думать, бумаги его хранятся не в одном месте, а в нескольких, и очень надежных.
— Но он не собирался умирать.
— Я тоже не собираюсь умирать, но завещание свое оформил давно и как следует. И недавно дополнение к нему послал.
— Куда послали?
— А туда… где до времени будет храниться завещание: в юридическую контору, в банки и положил к себе в сейф.
— А разве у вас есть сейф?
— А как же?
Малыш откинул голову на кресло, захохотал.
— Ты что же думаешь, у меня и дома своего нет, я бродяга какой? А у меня и мама есть, и брат, и сестра. И тоже, как ты, в деревне живут. А кроме того, и свой дом есть. Только далеко, на Канарах.
— На Канарах? А где это? Ах да, на Канарских островах. Там будто бы вьют гнезда все наши…
— Горбачевы и прочая сволочь, — ты хотела сказать, да? И я с ними? А?..
И он снова расхохотался.
— Думай как хочешь, а только в дополнении к завещанию речь идет о тебе.
— Обо мне?
— Да, о тебе. Я приказываю, в случае моей гибели, — я не говорю — смерти, умирать мне рано, а в случае гибели — перевести пятьсот миллионов долларов на счет вашей милости в Швейцарском банке.
— Не понимаю.
— А что ж тут понимать! На ваш счет, сударыня.
— Но у меня нет счета в Швейцарском банке.
— Да, еще недавно не было, но теперь появился. Туда потекут доллары от продажи твоей книги на иностранных языках. И скоро ты получишь все нужные документы.
— Но зачем мне так много денег? Что я буду с ними делать?
— Твой Олег найдет им применение: закупит у чехов автобусы, проложит в придонских станицах дороги, построит школы, больницы, заново храмы восстановит… А?
— Ну если так… Тогда спасибо. Я от таких денег и от таких забот не откажусь.
Наступила тишина. Словно глаза затаившихся в кабине зверьков мигали лампочки подсветки, дробно стучала под килем волна. И в этой тишине вновь раздался голос Малыша:
— Спасибо тебе, Анна. Я до встречи с тобой жил как в бреду, крутился в каком-то дьявольском колесе, а теперь… Я вижу цель жизни, хочу употребить деньги на пользу людям, — и как можно скорее. И еще важно: я хочу жить, боюсь потерять тебя. Я люблю тебя, Анна. И тут уж ничего нельзя изменить. Если будешь прогонять меня, — не уйду, не надейся. Буду жить рядом, на Дону, в твоем хуторе. Я должен видеть тебя каждый день, постоянно.
Анна молчала. Выключила двигатель и лампочки погасли.
— Выйдите на палубу, осмотритесь вокруг. Может, уж и подадимся к охотничьему домику?
Малыш прошелся по борту катера, затем по другому, — вдалеке волчьими глазами мерцали два огонька. Очевидно, сторожевые военные катера. Фридману ничего не стоит нанять и военных. Вернулся в рубку, сказал:
— Вот мое решение: попытаемся переиграть своих врагов на этом румынском пятачке. Значит, до утра дрейфуем. А с утра по морю заснуют большие и малые суда, лодки, катера. Мы среди них затеряемся. И когда убедимся, что нет погони, махнем к домику короля. Ну а теперь в кают-компанию! Надеюсь, там в холодильнике есть у нас кое-что вкусное.
И по узкому коридорчику они потянулись в кают-компанию.
Была полночь, в кают-компании слабо мерцали два голубоватых ночника, иллюминаторы были зашторены. Малыш показал Анне вделанный в стену холодильный шкаф. Энергия шла от батарей и не зависела от двигателя. На столе появился лимонад, конфеты, печенье, фрукты.
— Но если ты хочешь ужинать?
— Нет-нет. Я выпью, лимонад и съем плитку шоколада.
Они сидели по-домашнему и оба забыли об опасности, и не слышали, как бьются волны о борта катера.
— Не перестаю удивляться красоте и совершенству «Назона». Чудо какое-то! Спасибо вам за подарок. Это такая радость — слов не нахожу.
Хотела спросить, сколько он стоит, но вовремя погасила свое любопытство. Дала себе слово не задавать вопросов о ценах, вкладах и вообще о деньгах.
О главном же решила спросить:
— Что нам угрожает, — в худшем случае?
— Дворец или замок на каком-нибудь острове, или в Мексике, Бразилии.
— Судьба попугаев в золотой клетке?
— Вклады мои присвоить невозможно. Они постараются сделать все так, чтобы мой капитал осел на Западе. А поскольку речь идет о миллиардах, они не остановятся ни перед чем. Ну, к примеру, вот эта нынешняя операция, — во сколько им обойдется? Как ты думаешь? Не ломай свою очаровательную головку: ну, пятьдесят, сто тысяч долларов. И что же? Это для них разве сумма? А если учесть, что я за две недели жизни в «Шалаше» сделал пятьсот миллионов долларов? Можешь представить, как они заинтересованы взять нас в плен со всеми потрохами.
— Но я не понимаю… Вы ведь и так на них работаете.
— На них работаю? Я? Из пятисот миллионов они хотели иметь четыреста, а я им, как кость собакам, бросаю сто. А теперь вот новая акция, ее планирует приехавший сюда супераферист Фридман, гражданин мира, советник всех сущих на земле президентов. Новая афера вытянет из России полтора миллиарда рублей, и без меня она состояться не может.
— И какие же предлагают условия? — Анюту увлекла грандиозность афер.
— Фридман — жох, он говорит: сто миллионов — мне, остальное ему. А я ему: «Вы получите триста миллионов, остальное — мне». Фридман задохнулся от возмущения, спрашивает: «Послушай, парень, ты понимаешь, что ты говоришь?» — «Да, я хорошо понимаю, что я говорю: миллиард и двести миллионов — мне, а триста миллионов — вам. Запомните: отныне условия буду диктовать я». — «А это что, угроза?» — «Если хотите, — да. С волками жить — по-волчьи выть».
— И что же Фридман?
— Фридман? Он много думал, но ему нечего делать. Во-первых, кроме меня все нужные ему документы никто не «нарисует». А во-вторых, он знает: слишком строптивых я убираю.
Последняя фраза прозвучала жестко, и Малыш услышал в ней эту нотку. Решил пояснить:
— Фридман тоже денежный мешок, и многие мои компаньоны успели за время перестройки нахапать миллионы, но они жлобы и не позволяют себе тратить много денег на охрану. У них в охране три-четыре, от силы семь молодцов. Я же на охрану денег не жалею. Но здесь… Вышла особая ситуация, на нас с тобой брошены силы, и, кажется, не одного государства. Но и здесь мы им покажем кузькину мать. Ударный отряд боевиков уже в полете. К утру они вступят в дело.
В ту ночь не гасли огни в «Шалаше». Из Констанцы и Варны приехали машины с красными крестами, несколько минут было замешательство: какой из них и куда везти покойного Силая Иванова. Нина находилась в его кабинете — угловой комнате: одно окно и балкон выходили на море, другое окно и тоже балкон — во двор, где в эту минуту у главного входа и стояли машины и в кучку сгрудились секретарь Бориса Ратмир Черный, камердинер Силая Данилыч, комиссар полиции из Констанцы и толстый, почти квадратный человек, которого Нина видела раза два в Питере, но не знала. Это был вынырнувший словно из-под земли советский американец, гражданин мира Фридман.
В кабинете на диване, прикрытый пледом, лежал покойный Силай Михайлович Иванов. Тут же на подоконнике стояла клетка — пустая клетка Мики, а у изголовья каменно неподвижен был пес Барон. Он не
