прикрыть, и с грудью, высоко поднимавшейся от волнения и готовой выпрыгнуть из выреза серебристо- блестящей блузки.
— Ты как попала сюда, в Румынию? — строго спросил Малыш.
Дарья не отвечала, лишь краснела еще больше.
— Питерская, что ли?
— Да.
— Родители есть?
— Папа ушел от нас, а мама пьет. Я жила с бабушкой. И еще две сестренки и братик.
— На что ж они живут?
— Бабушка получает пенсию.
Малыш поднялся, подошел к окну. Амалия и Костя погрустнели, задумались. Анюта стояла в дверях своей спальни, слушала. Но вот она подошла к Дарье, положила ей руки на плечи. Дарья, тронутая лаской, заплакала.
— Ну-ну, — будет плакать. Пойдем со мной, я помогу тебе одеться.
Повела ее в спальню и там приказала снять юбку. Бросила ее на дно шифоньера, сказала:
— Носить ее ты не будешь.
И подала свой пляжный халатик. И дала ей сумку с полотенцем, ковриком и предметами пляжного туалета.
Дарья надела халат и преобразилась. Смотрелась в зеркало, видела за спиной Анну и счастливо улыбалась.
— Спасибо. Мне очень нравится.
— И славно.
Взяла ее за руку, и они вышли из спальни. Анна привлекла к себе Дарью, сказала:
— Ну как, чем вам не сестра?
— Удивительно! — воскликнул Малыш. — Это просто поразительно, как вы похожи.
— А теперь — на прогулку, — подняла всех Анюта.
Она не отпускала руку Дарьи, — вела ее к лифту.
Нина с Дарьей, а с ними Стив зашли в кают-компанию, Костя, Амалия и Сергей, держась за поручни, стояли на палубе, Анна сидела за рулем, а рядом с ней, как всегда, был Малыш.
«Назон» скользил плавно, двигатель урчал где-то под днищем. Малыш, не поворачиваясь к Анюте, тихо проговорил:
— Анна, я люблю тебя.
Анюта улыбнулась, и глаза ее засветились счастьем. Малыш не увидел этих глаз, но по той тишине, которая красноречивее всех слов, понял, что надежды его сбываются, он близок к цели, к своему причалу, к тому заветному берегу, где человек обретает покой и все те жизненные сокровища, которые и называются счастьем.
Он приник губами к руке Анны.
И как раз в этот момент в кабину заглянули Костя и Амалия. Костя грустно, но со светлой улыбкой подумал: «Я теряю Анюту, но во второй раз нахожу Амалию». И повернулся к ней. И неожиданно для нее поцеловал подругу своей жизни.
К Малышу подошла Дарья. Сказала:
— Нина Николаевна приготовила кофе, просит всех к столу.
Анна выключила двигатель, и они вслед за Костей и Амалией потянулись в кают-компанию. Кофе разливала Нина, подавала его с мороженым. Дарья помогала хозяйке и не думала садиться к столу, но Малыш показал ей место на лавке.
— Садись, красавица, — сказал голосом, в котором слышались и покровительственный тон, и некоторое раздражение ее присутствием.
С минуту молчали. Все понимали, что напрасно Анюта привела ее на катер, каждому было неловко и за Дарью, и за себя, но особенно за того, кто был главной причиной ее появления в «Шалаше», — за Бориса, лежавшего в спальне и еще не пришедшего в себя.
Больше всех стыдился ее присутствия Малыш. В сущности, он ведь еще недавно искал общества таких вот девиц, знал им цену, презирал за продажность, но утешался их любовью, а иногда еще и хотел нравиться.
— Домой надо, домой ехать! — говорил он ей строго.
— Поеду. У меня уж билет на послезавтра.
— Ну вот и поезжай. Денег-то много привезешь бабушке?
— Сто долларов дали.
— Кто дал? — Малыш выпрямился.
— Борис Силаевич.
Наступила тишина, — долгая, гнетущая. Малыш поднялся, достал из шкафчика радиотелефон и не вернулся к столу, а сел на диван. Набрал номер.
— Это я, как ты себя чувствуешь? Ничего? Ну слава Богу. Считай, что родился в рубашке и благодари Сергея Воронина, это он первым вас заметил, а не то кипеть бы тебе на раскаленной жаровне в аду. Ну ладно. Хорошо ли ты обеспечил свою подружку, Дарью? Она послезавтра домой улетает. А? Нормально? Сто долларов — это, по-твоему, нормально? А тех, кто там, в гостинице, так же щедро одаришь?.. Ну, ты не кипятись. Я спрашиваю, а ты отвечай. Позови Черного и прикажи всех русских девочек отправить домой. Немедленно всех отправьте и вручите каждой по десять тысяч долларов.
Малыш стукнул кулаком по валику дивана и, будто тут никого не было, прокричал:
— Вы будете делать так, как я требую! И скажи Черному и этому подонку в генеральских погонах: немедленно всех отослать и снабдить деньгами. Ну, всё. Мне плевать на твое самочувствие! Потрудись все исполнить в точности.
Выключил телефон и оглядел сидящих за столом. Дарья тряслась от страха, Анюта обняла ее, прижала к себе. Нина и Амалия, пораженные, смотрели на Малыша, и лишь Костя и Сергей продолжали пить кофе, отвлекая всех от разыгравшейся сцены.
Только теперь им открылось могущество Малыша: если он с Ивановым так разговаривал и так честит генерала, что же должны ждать от него мелкие сошки незримой империи, которая на языке стражей порядка называется международной мафией…
Малыш был разгневан и метал молнии. Вернувшись с прогулки, он застал в беседке Бориса Иванова, Старрока, Ратмира Черного и еще двух незнакомых мужчин. Стив подошел первым и что-то негромко им говорил. Нина с Анной, Амалия и Дарья хотели проследовать мимо, прямо к лифту, но Малыш раскинул руки:
— И вы пройдите в беседку, продолжим наш разговор, он касается нас всех.
Борис Иванов, напротив, хотел говорить в узком кругу, без свидетелей, и вышел навстречу, загородив дорогу, но Малыш отстранил его и попросил всех рассаживаться. Он только Дарье сказал:
— А ты, голубушка, позагорай, искупайся. Но далеко не заплывай, иначе утонешь и тогда вот ему… — показал на Иванова, — придется за тебя отвечать.
В голосе Малыша зазвучали стальные нотки:
— Повторяю: каждой из них выдать по десять тысяч долларов.
— Но это же сумма…
— Да, сумма. И вы ее будете платить, Борис Иванов. Я сказал все. Но это лишь начало. Я открываю фонд «Возрождение казачества», и каждый из вас зачисляется в него сотрудником. И я вас не спрашиваю, хотите вы того или нет. Дисциплина военная. И больше чем военная. Малейшее ослушание может стоить жизни. Фонд будет служить России. Вам, Стив, проследить за исполнением приказа и докладывать мне каждый день вечером в восемь часов.
— Но, шеф, я не знаю такого фонда.
— Через два-три дня узнаете: я звонил в Москву, распорядился учредить его.
Посторонние разошлись, остались лишь обитатели «Шалаша». Незамеченным ушел и Борис.
Малыш, словно извиняясь, обратился ко всем сразу:
