грядущей возможности, когда вместо покорного согласия с пустяковым хищением задержанный начал бы сознаваться в целой серии маниакально спланированных убийств с отягчающими обстоятельствами.
Яромир продолжал бессвязное свое движение, но мысли его были упорядочены и строги. Он не знал и не понимал, что и зачем привело его в город Дорог, уж точно не сгинувшая в материально-денежных исканиях любимая жена, а потому порешил остаться до поры и, главное, постараться увидеть местную жизнь изнутри, может, и ответы тогда сыщутся сами собой. Хотя вопросов он не задавал.
До его слуха, приглушенного пивными парами и внутренним сосредоточением, донеслась музыка. Отнюдь не текуче-нежная колокольная мелодия: инженер был свидетелем ее исполнения перед уходом с полустанка, когда смотритель Двудомный явил все свое мастерство. Куда там, кошачий концерт по мотивам «он уехал прочь на ночной электричке», однако в жестком рок-н-рольном сопровождении. Вопли неслись со стороны свободного клуба «Ротонда», из чего Яромир заключил — танцы уже начались, и может даже, в самом разгаре.
Желая удостовериться, инженер посмотрел на часы с подсветкой. Цифры немедленно и безжалостно расплылись, раздвоились кварцевыми фосфорными пятнами, но после упорных усилий сконцентрировать взгляд Яромир сумел разобрать: «23.15», значит, в клубе плясали не менее получаса, если учесть обязательную вступительную неразбериху на подобных мероприятиях. Он подумал немного; в свете ближнего неуверенно-услужливого фонаря оглядел себя. Ботинки, хоть и вычищенные, несомненно бабкой Матреной, были старые, видавшие виды, а в рюкзаке остались почти новые, коричневые в дырочку, производства фирмы «Саламандра», зато джинсы на нем — вторые, хорошие.
Первые, плохие, обтрепанные бахромой по низу, та же бабка отобрала после сторожевого дежурства в стирку. Дождевик, конечно, подкачал, но в клубе имеется гардеробная. А вот свитер приличный, модный — последний, прощальный подарок жены, вроде для очистки совести. С воротником на пуговках, весь в задумчивый, бархатный рубчик, сине-темный, манжеты еще не растянутые и сохранившие форму. Что же, танцы так танцы! Пиво подталкивало его вперед, сейчас и в смысле удобного туалета, ему, пиву, срочно потребному. Мочиться под чужим забором Яромиру показалось зазорным, а ведь в иные времена черта с два помешкал хоть минуту, давно бы оросил струей ближайшие укромные доски. Ныне же, впервые в жизни, вдруг оказался он лицом значимым и запоминающимся, новый заводской сторож, страшно сказать! Потому любое скандальное свое начинание должен был теперь умерять усилием воли, дабы не опозориться принародно и не уронить персональное достоинство, хотя бы в его случае и место красило человека, а не наоборот.
Двери, ведущие в глубь «Ротонды», оказались распахнутыми настежь, не одна, обе половинки, правда, никакого швейцара при них и в помине не состояло. Зато на улицу выливались ухающие, жутко басистые гитарные звуки, перемежающиеся вокальным колоратурным визгом, силящимся изобразить сиреноподобные потуги эстрадного певца Витаса. Перед входом висел легкий туман, совсем не природного свойства — небеса были ясны и ярки, воздух прозрачен, как взгляд удачливого афериста, — нет, искусственно созданный пар: от плотной веселящейся толпы разгоряченных людских тел, от смешанных, частых дыханий, от винно-водочных возлияний, от перегрева электрических ламп и проводов. Сизая пелена не рассасывалась по ветру, не устремлялась ввысь, скрывая в мутной дымке ранние звезды, но скверно пахнущим облаком разрасталась на крошечном пятачке прилежащего тротуара.
Яромир, которому нынче любые воды стали по колено, решительно шагнул за порог «Ротонды». И сразу же оказался в колышущейся амебной массе танцующих, заполнившей вестибюль целиком. Он едва успел отметить, про себя, что запущенный интерьер нижнего этажа совершенно преобразился и что с мечтой о гардеробе можно распроститься совсем. Исчезли неказистые вешалки, исчез присутственный барьер, сгинуло щербатое зеркало. Разбитые колонны сверкали теперь золотистой фольгой, потолочные лампы дневного света вдруг обратились в благородные люстры — тяжелая бронза, искрящийся радужный хрусталь, дрожащие огоньками стройные парафиновые свечи. Но последнее наблюдение Яромир поймал уже на лету — его подхватили, понесли, закружили в мелодии диско сотни приветливо протянутых рук, а может, ему лишь показалось, и рук на самом деле было две или три. Его тормошили, тянули в разные стороны, кто-то кричал прямо в ухо: ах, как рад, как рад, что господин сторож не побрезговал развлечением! Да, не побрезговал! Яромир тут же признал градоначальника Волгодонского, вовсе нынче не в боярской шапке и кафтане, а в форменном генеральском мундире, кажется от инфантерии, времен царя-батюшки Николая Второго.
Непокрытая голова муниципального председателя, словно нимбом, озарялась буйными, пшеничного цвета, кудрями. Хоть будуарного амура с него пиши, и выйдет мило! От Волгодонского сильно захмелевший инженер угодил прямо в объятия пылавшей плотью продавщицы Авдотьи, вот где воистину «радость христианина»! Они протанцевали польку, галопируя по кругу, наподобие вымуштрованных цирковых лошадей (Яромир сроду не знал ни одного бального па, кроме разве примитивного дерганья под шлягерную попсу, но надо же, у него получилось!). Инженер, гусаря, то и дело норовил ущипнуть партнершу за сладкий бок, дама взвизгивала и прижималась к кавалеру все теснее. Пока Яромир не ощутил томления в штанах и немедленно не вспомнил о туалетной комнате. Пиво просилось наружу и еще как! Нужно было немедленно ретироваться. Игривое настроение будто бы рукой сняло.
Смущенно извинившись — а извинение его приняли благосклонно и поняли неправильно, — Яромир отчаянно стал продираться сквозь толпу к дальней стене, где в укромной нише заметил спасительные буквы «М» и «Ж».
Оправившись и заметно протрезвев, вскоре инженер бочком вернулся в танцевальную залу, на всякий случай спрятался за крайнюю колонну, дабы оглядеться и понять, что здесь к чему. Публика оказалась отчасти ему знакомой. На самодельной квадратной площадке, укравшей место гардероба, играл квартет.
При барабанах и литаврах трудилась бабка Матрена, мелькали в разогретом воздухе ее полные обнаженные руки, пенилось оборками бальное платье: не черные кружева, но персикового цвета юбка из органди, а под ней другая, крахмальная жесткая пачка. Голову бабки украшал венок с расписными лентами, словно бы то была не чайная распорядительница Матрена, а девушка-белоруска, колдующая на лугу в ночь летнего солнцестояния.
Рядом, у допотопного микрофона на ножке, распинался давешний завклубом Лубянков, разевал широко рот, являя публике золотые коронки, старательно выводил «а почему, почему был светофор зеленый» и тщился следовать нотному тексту, но все равно фальшивил безбожно. У ног Большого Крыса лежал сменный аккордеон, дожидался своего часа.
Третьего исполнителя, сутулого и смурного паренька, с гитарой-бас наперевес, Яромир видел впервые. Инженера впечатлила его дикорастущая «кавказская» щетина и рыжие, огненные глаза, сверкавшие прокурорским недобрым блеском. Парень дергал струны с таким беспощадным остервенением, будто и не играл, а пытался, с прицельными намерениями, расстрелять звуками пляшущую публику. Четвертый музыкант, с начищенным до лунного сияния саксофоном на муаровой ленте, был опознан инженером после легкого минутного колебания. Костик-Корчмарь, вот это кто! Сомнений у Яромира не осталось, когда в его сторону обратились ясные синие очи и вроде бы бармен из «Любушки» ему таинственно подмигнул.
Плясал, наверное, весь город Дорог. По крайней мере, взрослое его население. Тысячи три народу, подумал про себя инженер, удивляясь попутно, каким образом разместилась в вестибюле такая куча мала? Он уже захотел вернуться, окунуться с головой в общее веселье. Мочевой пузырь его не беспокоил более, а если возникнет вдруг определенное желание, на этот случай Яромир углядел боковую дверь и над ней временную надпись, по куску желтоватой бумаги зеленым фломастером, «Буфетная», во-о как! Чинно, благородно. За дверью то и дело скрывались люди, парочками и поодиночке, последние, чьи-то посланцы, выходили с бутылкой и стопкой одноразовых стаканов, парочки задерживались дольше и появлялись с пустыми руками, зато нетвердо стоящие на ногах.
Он сделал было шаг, наполовину показавшись из-за колонны, как нежданно и чудесно обратился вмиг в ископаемую окаменелость… Нет, неверное это выражение. Без вздоха утонул он в летучих эфирах, да еще сверху инженера будто пришибли паровым молотом, что и ноги нельзя было оторвать от гранитной полированной плитки пола. Он не удивился, если бы обнаружил себя по колено ушедшим в землю и неподвижным навеки. У музыкальной платформы появилась женщина.
Скорее девушка, но совсем не желторотая юница, она напоминала невесту декабриста, пережившую
